Макс Брэнд - Песнь хлыста
Скользит как тень по воде каноэ,
И лишь звездам слышен его плеск.
Свет костров на воде играет,
Кровавый отблеск костров на берегу.
От песен врага мое сердце холоднее озерной воды,
Но не от страха, мой друг,
Потому что к тебе я иду.
И ножи, что приставлены к твоему горлу,
Отправят на небеса две души вместо одной…
Две души, мой друг, ведь мы с тобою одно!
По мере того как хор набирал силу, заставляя каждого всадника напрягать голосовые связки, три последние строчки громом звучали в ночи:
И ножи, что приставлены к твоему горлу,
Отправят на небеса две души вместо одной…
Две души, мой друг, ведь мы с тобою одно!
Кавалькада незаметно перешла на размашистый галоп по открытой равнине. Единым махом она взлетела на гребень цепи холмов Эль-Сиркуло, называемых так потому, что они располагались в форме почти правильной окружности, походившей на край кратера древнего вулкана. Раскинувшаяся внутри кольца неглубокая лощина со всех сторон густо заросла кустарником. Спустившись в нее, отряд Эль-Кида ощутил на себе последние остатки тепла давно угасшего дня. А когда он выбрался на противоположный гребень, то оказалось, что городские огни уже совсем близко, прямо внизу под ним. Тут всадники осадили лошадей.
— Итак, кто пойдет в город и поведет переговоры? — спросил Кид. — Я бы пошел сам, ребята, но вы же знаете, что в этом городе меня знает каждая собака. Хотя при сложившихся обстоятельствах, кем бы ни оказался наш парламентер, ему будет оказан теплый прием. Старый дон Томас, наверно, с ума сходит от беспокойства за вас, Доротея. Он, пожалуй, согласен отдать все золото мира, лишь бы освободить вас. А уж как он обрадуется, узнав, что ему это обойдется всего лишь в одного-единственного пленника! Но не следует забывать о жандармах. Если они узнают кого-нибудь из людей Рубриса, то вместо переговоров начнут палить по нему из ружей, и тогда ничего не выйдет. Говорите, друзья. Кто пойдет?
— Я! — немедленно вызвался Вильяхен. — Я пойду, сеньор.
— Да твоя длинная физиономия знакома им похлеще вкуса жгучего перца! Они и глазом не моргнув тут же пристрелят тебя и оставят валяться, словно продырявленное решето, — возразил Кид.
— Тогда пойду я, сеньор, — выступил вперед Меркадо. — Если это опасно, то моя жизнь стоит недорого. Она принадлежит вам, сеньор.
— Хулио, — остановил его Кид, — ты полагаешь, дон Томас снизойдет до переговоров с тобой, даже если речь идет о спасении чести и жизни его единственной дочери? Нет и еще раз нет! Видимо, придется мне снова вымазать лицо и идти самому, иначе…
— Нет! — раздался вдруг сдавленный голос. — Это сделаю я.
— Вот змея! — прошептала Розита, наклоняясь к Киду. — Ну конечно, он пойдет. И на этот раз уж не просчитается, разделается с тобой. Он несет смерть всем этим парням! Да каким! Посмотри! Посмотри! Где еще во всей Мексике можно найти таких соколов?
Луна уже погасла, но Монтана видел лица обступивших его товарищей. Глядя на них, он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Розита была права. Таких преданных людей не сыскать не только в Мексике, но и на всем свете. Словно отлитые из закаленной стали, быстрые, как отточенные клинки, неутомимые, как стервятники, и безжалостные, как волки, они были верны друг другу и в жизни, и в смерти.
Затем взгляд Монтаны упал на Тонио. Сын Ричарда Лэвери оставался в седле поодаль от других. Не мигая, он смотрел прямо на Кида; никто бы не смог сказать, был ли он тронут оказанным ему этой ночью великодушием.
Может быть, поэтому Кид принялся тихонько петь индейскую боевую песню:
Семь душ на острие ножа, семь бедных душ на острой грани…
Но тут же оборвал себя.
— Ну что ж, Тонио, поезжай! Нет в мире человека, которому я доверял бы больше, чем тебе.
Глава 28
Первым его заметил Бенито Халиска.
Это не предвещало ничего хорошего. Кто угодно другой, только бы не этот бульдог в обличье жандарма. Несколько мгновений Халиска, хлопая глазами, смотрел на всадника, который, поднимая за собой шлейф лениво оседавшей пыли, приближался с дальнего конца улицы. Потом он издал звериный рык: «Тонио Рубрис!» — припал, на одно колено и, положив правую руку с револьвером на предплечье левой, прицелился.
Но и Тонио успел сделать ход. Этому быстрому, почти незаметному взмаху руки его научил Кид в те далекие времена, когда они вместе забавлялись на ранчо — в давние, давно забытые дни, когда Монтана едва не стал членом семейства Лэвери. С тех пор утекло много воды, но уроки такого учителя, как Кид, не забылись. И вот Тонио, гордо вскинув красивую голову, был готов в следующий момент выпустить поток свинца в Халиску.
Но тут он вспомнил, что его ждут более важные дела, чем перестрелка. Поэтому скользнул рукой мимо револьвера; обе его руки потянулись вверх, пока не оказались поднятыми над головой.
Первая пуля Бенито Халиски обожгла щеку юноши. Возможно, что вторая продырявила бы ему череп, но Тонио, словно белые флаги перемирия, по-прежнему держал руки поднятыми вверх.
Его конь остановился.
Второго выстрела из кольта Бенито Халиски так и не последовало. Вместо этого он медленно и осторожно, стараясь не сбить прицела, поднялся на ноги и направился к Тонио. На ходу несколько раз громко крикнул, и из маленькой кофейни за углом на его зов высыпали жандармы. Они торопились изо всех сил, их яркие мундиры пестрели в проникавшем сквозь окна и дверные проемы свете. Уже в следующий момент жандармы окружили Тонио плотным кольцом. Даже находясь в таком численном преимуществе, они действовали так, словно он был начинен динамитом и мог в любую секунду взорваться.
Сержант Халиска отдавал приказания:
— Возьми его лошадь под уздцы, Паскуаль! Когда он спешится, хватайте его за руки… Хуан, стань у него за спиной, и если он хотя бы пошевелится, стреляй не раздумывая. Отправь его в ад, где ему самое место! Боже милостивый, ну кто мог подумать, что Тонио Рубрис попадется таким вот образом?! Какой же ты идиот, Тонио, раз надумал отправиться на юг от Рио-Гранде! Тебе следовало схоронить твою поганую душонку где-нибудь на земле гринго. Но теперь ты ответишь за все свои преступления! Господи ты Боже мой! Я уже вижу, как залп расстрельной команды размажет по стене твою смазливую физиономию! Я и сам стану с ними. Уж постараюсь, чтобы моя пуля попала прямо в твой наглый рот!
Тонио покорно соскользнул с седла. Его тут же схватили и проворно связали руки за спиной.
Лишь тогда он заговорил:
— Неужели ты думаешь, Халиска, что я появился бы здесь, если бы моей жизни хоть что-нибудь угрожало? Неужели ты считаешь меня таким дураком? Ты здорово заблуждаешься, полагая, что сможешь, как собака, перегрызть мои кости и лизать из них мозг… Вместо этого ты доставишь меня к сеньору Леррасу. Причем немедленно, дружище Бенито. Я здесь для того, чтобы предложить ему его дочь, живую и невредимую, в обмен на одного из пленников вашей тюрьмы.
