Уилл Генри - Золото Маккенны
— Мать, — спросил он, неужели ты сможешь меня пристрелить?
— Пока не знаю.
— А как думаешь — я смогу пристрелить тебя?
— Разумеется.
— Ну, так будь благоразумной. Убери ружьецо. Да, и ещё. Скажи этому глухому ослу, Хачите, чтобы прекратил на меня пялиться и пробовать пальцем лезвие своего топора. Ни тебе, мамочка, ни ему я ничего не сделаю. Вы ведь — апачи.
— Но белых, — не сдавалась старуха, — ты всё-таки убьёшь?
Пелон впервые потерял самообладание.
— Мать, выслушай меня! — заорал он. — Я ведь о твоём народе пекусь, твой народ защищаю. Закон апачей гласит: ни белый, ни чёрный, ни серо-буро-малиновый не должен остаться в живых, если он увидел Золотой Каньон. Ведь так говорит идиотский закон твоего собственного племени, не так ли? Так почему же, чёрт тебя подери, ты не хочешь исполнить его?
В то же мгновение Хачита, до тех пор стоявший с обычным — отсутствующим — выражением лица, выпрямился и звонко хлопнул себя по лбу.
— Точно! Точно! — взревел он. — Как ты и говорил, белый: я вспомнил!.. Теперь я знаю, знаю!!!
Он протанцевал и заключил остолбеневшего Маккенну в объятия.
— Ну разве не чудесно? Я всё вспомнил, мой белый друг! Как ты и обещал. О, я так рад, так рад! Спасибо тебе, спасибо!
Маккенна молча благословил столь приятную отсрочку казни, ощущая, как пересохло у него во рту.
— Ты хочешь сказать, — осторожно высвободился он из объятий костолома, — ты должен был помнить, что все пришельцы в Сно-Та-Хэй, не принадлежащие к твоему племени, должны быть уничтожены? Чтобы не разболтали тайну Золотого Каньона?
— Да, да, мой добрый друг. Разве это не чудесно?
Бородач не мог поверить собственным ушам. Он попытался говорить как можно спокойнее.
— Но мы с белой девушкой… Мы тоже пришельцы, Хачита, — сказал он тихо. — Мы не принадлежим к твоему племени. Но ведь нас ты не убьёшь?
— Это очень, очень печально, но… Мне придётся. Вот зачем мы приезжали к старому Эну. Нас послали, чтобы охранять сокровище для нашего племени.
— Но Хачита, подумай! Мы ведь были твоими друзьями!
Казалось, апач не слышит его:
— Правильно! Нас послали оберегать сокровище от Пелона и ему подобных, — бормотал он. — «Хачита, убей всех! — приказал мой верный друг. — Смотри, чтобы ни один, в ком есть хоть мельчайшая примесь белой или мексиканской крови, не ушёл». Я вспомнил! Какое счастье!
— Чёрт побери, ты, вонючий апач! — очнувшись, заорал Пелон. — Да во мне самом есть мексиканская кровь. А что ты скажешь насчёт Микки? В нём намешано вообще чёрт знает чего!
— Верно, верно. Счастливого тебе пути в Темноту, хозяин.
Прежде чем бандит понял, что последние слова индейца относятся непосредственно к нему, Хачита уже стоял рядом с ним. Топорик взвился в воздух, свернул в лучах восходящего солнца, повернулся полтора раза вокруг своей оси и вонзился в широкую грудь Пелона Лопеса примерно на треть рукоятки. Удар был настолько силён, что тело разверзлось, как трещина при землетрясении. Бандит, запнувшись, сделал единственный шаг в сторону Глена Маккенны, лицо его стало серым, как пепел.
— Как видишь, дружище, — задыхаясь, прошептал он, — ты всё-таки оказался прав: у меня, как и у всех, есть слабое место. Хачита угодил точно в него.
Лопес рухнул на землю, и Маккенна увидел, что посмертной его маской стал всё тот же волчий оскал. Шотландец не успел опомниться, как Маль-И-Пай изо всей силы столкнула его в ручей. Холодная вода отрезвила его. Ещё один всплеск — это Фрэнчи Стэнтон тоже упала в затон перед развалинами хижины. И вот уже старая скво закричала им:
— Плывите же, чёрт вас возьми! Только я выстрелила в Микки, как твоё проклятое ружьё заело!..
С этими словами она прыгнула в воду и первая поплыла к противоположному берегу, который утопал в нависающих над ручьём зарослях рогоза.
— Скорее! — она брызгала слюной и давилась словами. — В камыши! Этот громила добьёт Микки и кинется искать нас с вами! Плывите же, остолопы!..
Маккенна с Фрэнчи поплыли.
Они плыли, ныряли, гребли, торопясь уйти от смерти; выскочили в тростники, а затем кинулись вверх по склону, намереваясь укрыться в скалах возле тропы. Обернувшись, Маккенна увидел, что Хачита склонился над Пелоном; увидел, как сверкнуло лезвие томагавка, когда индеец высвободил его из груди бандита; как апач повернулся и направился к Микки, стоявшему на четвереньках и пытавшемуся встать, чтобы убежать от надвигающейся погибели — одна нога кавалерийского разведчика была перебита в колене выстрелом Маль-И-Пай; увидел, как подбитый парнишка сделал один, два, три мучительных шага и отвернулся, когда Хачита, подбросив топорик в руке, метнул его в жертву. Шотландец не видел, как и куда он вонзился. Только услышал. От этого звука его чуть не стошнило.
— Вот чёрт! — прошипела от ближайшего нагромождения скал Маль-И-Пай. — Скверный бросок. Микки как раз стал поворачивать голову, чтобы взглянуть, что делается за спиной. Лезвие вонзилось прямо в рот, застряло в нижней челюсти. Глянь, так и ходит вверх-вниз! А ведь маленький паршивец пытается ещё что-то сказать Хачите. Интересно, что?
— Боже, — пробормотал Маккенна. — Хватит, пошли! Я сказал — уходим!
— Наверно, он просит, чтобы Хачита вытащил томагавк.
— Я же сказал, мамаша — хватит! Пошли скорее!
— Я была права. Хачита берётся за топорище… и вот вынима-ает!..
— Маль-И-Пай, ты как хочешь, а мы уходим!
— Всё, слишком поздно. Я так и знала. Когда лезвие входит под таким углом, вытаскивать его нет смысла. Хотя нет, я ошиблась. Хачита вынимал томагавк не ради Микки Тиббса — для нас. Вот он!
Маккенна снова посмотрел на ту сторону потока и увидел, что так оно и есть. Гигант вошёл в речушку и пошёл вброд — там, где беглецам приходилось плыть или окунаться с головой, вода доходила апачу лишь до груди. Глаза его были прикованы к зарослям и хаосу скал, в которых исчезли белые и Маль-И-Пай. Глубоким, низким голосом он тянул жуткую скорбную песню.
— Что это за молитва? — тихо спросил Маккенна.
— Никакая это не молитва, — ответила Маль-И-Пай. — Это песня. Ты бы должен её знать, Голубоглазик. Ты что, не слышишь, какие в ней слова? «Зас-те, зас-те, зас-те» — снова и снова. Это — песня смерти…
— Мать! — взмолился Маккенна, оглядывая беспомощно скорчившуюся на камнях Фрэнчи Стэнтон. — Куда же нам теперь?
— Не знаю. Довела вас сюда, а куда дальше — не знаю.
— Хоть нож у тебя остался?
— А, чёрт! Обронила. Поднимала ружьё и обронила.
— Боже! У нас даже ножа нет!
— У Адамса с Дэвидсоном его тоже не было.
— Но у них были ружья!
