Макс Брэнд - Возмутитель спокойствия
— Ага, — утвердительно кивнул я.
— Это дело рук Чипа, — авторитетно заявил шериф. — Ему знакомы лишь два чувства — слепое обожание и ненависть. Обожает он только своего дружка, Уотерса. А на всех остальных ему просто наплевать.
Я с сомнением покачал головой.
— Он ведь ещё совсем ребенок, — робко возразил я. — Он не мог этого сделать. Просто не посмел бы.
— Еще как посмел бы, — махнул рукой шериф. — У него сердце и душа ирландца.
Я слушал шерифа, и мне казалось, что должно существовать какое-то другое объяснение случившемуся, но сознание снова и снова подбрасывало мне всю ту же мысль. Это сделал Чип. У него были все основания для того, чтобы досадить шерифу, а если в это время поблизости оказался я — ну и что, какая разница?
Меня обуял гнев, я скрипел зубами и очень жалел, что не могу добраться до маленького поганца. Я был готов собственноручно свернуть ему шею, чтобы хотя бы одним подлецом в мире стало меньше.
— Это сделал Чип, — уже в который раз произнес шериф. — Чип побывал здесь и устроил этот бардак. И даже не посчитался с тем, что я в свое время мог бы запросто упечь его за решетку, но не сделал этого. Например, в тот раз, когда отправил туда Уотерса. Чип мог запросто оказаться в каталажке вместе с ним, но я пожалел его. И вот так-то он отплатил мне за это.
Слушать эти рассуждения шерифа было довольно интересно — он говорил тихо, растягивая слова, и его хрипловатый голос дрожал от жажды и избытка эмоций. Я слушал его обличительные речи, наблюдая за тем, как стремительно меняет выражение его бульдожья физиономия, и эти откровения шерифа произвели на меня столь глубокое впечатление, что и думать забыл о том, что мне нестерпимо хочется пить.
Прошло ещё какое-то время, прежде, чем мы обдумали случившееся и перебросились несколькими фразами по этому поводу, так как обсуждать было особенно и нечего. Все было ясно и так.
Наша задача состояла в том, чтобы добраться от Студеных Ключей — теперь само это название было пыткой — до другого источника. А, надо заметить, что ближайший источник находился в семидесяти милях пути от нас.
Семьдесят миль тащиться по пескам! Целых семьдесят миль! Чтобы добраться туда, нам придется идти весь день и всю ночь и большую часть следующего дня. И, если повезет, то в конце этого перехода мы окажемся у небольшой лужицы, из которой можно будет сделать несколько глотков мутной, соленой воды.
Я хотел облизать губы, но не стал этого делать. Просто слегка сжал их, позволяя капельке слюны выступить наружу.
Мы сидели в некоем подобии тени, отбрасываемой одним из перевернутых валунов, и решали, в каком направлении нам продвигаться теперь. Я довольно хорошо знал эти места, и поэтому в конце концов было принято решение взять курс на долину, где находился источник, который якобы никогда не пересыхал.
Затем мы встали, зарыли в песок сумку с деньгами и тронулись в путь.
Глава 8
Пусть вас не удивляет, что я так равнодушно говорю об этом.
Шерифа денежный вопрос тоже больше совсем не занимал. Единственное, что волновало нас тогда, так это семьдесят миль пути через пески — хватит ли сил дойти? Для нас обоих это было далеко не первым жизненным испытанием. Мы знали, что такое пустыня, и были настроены отнюдь не романтично. Всего несколько порывов этого раскаленного, сухого ветра выпьет из наг последние соки; и тогда мы умрем.
И дело было вовсе не в физических страданиях. Зной действовал больше на сознание, чем на плоть. Солнце могло лишь обжечь тело, но куда мучительнее чувствовать, как рассудком начинает завладевать страх и отчаяние. От этого можно было сойти с ума.
Поэтому уж можете мне поверить, что мы ни минуты не раздумывая запрятали четверть миллиона долларов под обломки камней, оставшихся на месте Студеных Ключей. И зашагали прочь, так ни разу и не оглянувшись. Винтовка осталась покоиться в земле вместе с деньгами. Не имело смысла тащить на себе эту бесполезную ношу. Мы захватили с собой лишь немного соли и вяленого мяса; а из оружия у шерифа остался лишь охотничий нож — и вовсе не потому, что он собирался пустить его в ход, а просто потому, что ему, наверное, просто было бы не по себе и он чувствовал бы себя не вполне одетым, потеряв возможность изредка касаться рукой его рукоятки.
Двести пятьдесят тысяч долларов остались лежать в земле под камнями, и уж можете мне поверить, что в тот момент мы не задумываясь отдали бы все до последнего гроша за какого-нибудь самого захудалого мустанга, на котором можно было бы по очереди ехать верхом или хотя бы идти рядом.
Единственное, чему нам оставалось радоваться, так это тому, что мы были вдвоем. Думаю, что будь я тогда один, я бы просто растянулся на земле в тени камней и остался лежать, дожидаясь смерти. Или даже постарался бы как-нибудь ускорить её приход. Но когда человек идет не один, то он не сдается. Похоже, последнее, что нам ещё удалось сохранить, так это остатки гордости. Я не хотел выглядеть слабаком в глазах шерифа. А шерифу не хотелось обнаруживать свою слабость передо мной. Так что мы просто брели по песку, направляясь к расщелине в дальнем горном хребте, где можно было найти воду.
Думаю, труднее всего было осознавать, что время будет ползти медленно-медленно, как черепаха, и сколько бы мы не шли, окутанные голубой дымкой горы так и будут маячить на горизонте, не становясь ближе ни на шаг, но даже когда сквозь голубизну начнет потихоньку проступать коричневый цвет, нас будет отделять от цели ещё очень приличное расстояние, и даже когда мы уже сможем различать отдельные камни и растущие на склонах деревья, все равно перед нами останутся многие мили пути.
Сухой и прозрачный воздух позаботится об этом, уж можете не сомневаться.
Да, настанет такой момент, когда мы станем высасывать из ранок свою собственную кровь, чтобы хотя бы немного унять невыносимую боль в пересохших от жажды глотках.
Мы оба прекрасно знали об этом. Мы оба догадывались и о том, каким испытанием это обернется для нас, а потому шли молча, чтобы не тратить силы на разговоры.
Шериф перерезал веревку, которой были связаны мои руки, но особой благодарности к нему за это я не испытывал. Это было сделано на тот случай, если я окажусь выносливей, то чтобы в нужный момент я смог бы ободряюще похлопать его по спине, приводя в чувство и сопровождая это действо призывами не сдаваться и уговорами быть настоящим мужчиной.
С другой стороны, на этом месте с равным успехом мог бы оказаться и он.
Итак, мы отправились в путь и шли до самого вечера.
Я не хочу особо останавливаться на этом. У меня нет никакого желания вспоминать сводящую с ума жару и то, как солнце касалось своей докрасна раскаленной ладонью наших затылкам, заставляя закипать мозги. Я не хочу думать о том дне, потому что уже при одной только мысли о нем у меня мгновенно пересыхает в горле. Теперь ничто не мешает мне наполнить стакан кубиками льда, а затем залить доверху водой и пить; а потом опять добавить льда и снова пить талую воду маленькими глотками, чувствуя, как благословенная прохлада медленно струится вниз по моему горлу. И все-таки, похоже, окончательно утолить жажду мне не удается до сих пор. Когда мне хочется пить, то я страдаю от этого так же сильно, как тогда.
