Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид
Полуянки, полунемец, уроженец пенсильванских гор, Квакенбосс, будучи по профессии школьным учителем, обладал некоторыми познаниями. Между прочим, он усердно занимался ботаникой. Оставаясь, в сущности, дилетантом, он был все же недурно знаком с растительностью лесов и прерий. В этой области он проявлял великое рвение, не уступая в педантизме самому Линнею[5], — вкус тем более похвальный, что американцы редко интересуются составлением гербария. Вероятно, тут сказалась германская кровь Квакенбосса.
Не только умственный склад, но и наружность Квакенбосса отличались своеобразием. Высокий, худощавый, он немного сутулился. Вся фигура его была несуразна: одна рука длиннее другой, а ноги точно созданы по разным образцам. Получалось впечатление, что конечности Квакенбосса подобраны случайно и плохо пригнаны одна к другой. Глаза ученого рейнджера упорно косили, но это не мешало Элии Квакенбоссу попадать из карабина в гвоздь на расстоянии ста шагов. Рейнджеры считали его немного тронувшимся, главным образом из-за пристрастия к ботаническим изысканиям. Но этот «тупоголовый», как его прозвали товарищи, стрелял не хуже Вильгельма Телля. Квакенбосс неоднократно доказывал свое мужество, благодаря чему его щадили насмешники.
Я никогда не встречал такого горячего любителя ботаники. Ни усталость после военных упражнений, ни тяжкая работа не останавливали его. Улучив свободный час, он немедленно отправлялся на поиски редких растений. Экскурсии эти уводили его далеко за пределы лагерной зоны, и Квакенбоссу не раз случалось попадать в опасные переделки.
Всего несколько дней назад он сообщал мне о какой-то редкой находке на мезе, в прерии, куда случайно забрел.
Это была наша меза. Следы принадлежали Элии Квакенбоссу!
Если этот неуклюжий человек сумел вскарабкаться так высоко, что помешает нам последовать его примеру?
Гаррей с живостью выслушал мое сообщение. Рубби самоуверенно заявил, что ноги у него еще не одеревенели, и не далее, как месяц назад, он взбирался на несравненно более крутую скалу.
Я задался вопросом, чего мы достигнем, вскарабкавшись наверх. Ведь подъем еще не спасение, поскольку нельзя было спуститься на равнину с противоположной стороны, по совершенно отвесной круче.
Будучи в полной безопасности от гверильясов, мы не достанем на гребне мезы воды.
Положение даже ухудшится.
Этого мнения держался и Гаррей.
У подошвы горы мы сохраняли, по крайней мере, лошадей; одна из них предназначалась на убой в случае голода, остальные три облегчат наше бегство. Поднявшись на плато, мы потеряем коней. С высоты пятидесяти футов можно, конечно, ружейным огнем удерживать гверильясов, не подпуская их к лошадям, но к чему это приведет? Лошади, подобно нам, обречены на гибель от голода и жажды.
Надежды погасли так же быстро, как вспыхнули.
Рубби молчал, опершись на ствол длинного карабина. Он слегка наклонился, как бы заглядывая в дуло ружья, — такова была его обычная поза, когда он решал запутанные вопросы. Мы с Билли затаили дыхание, чтобы не помешать раздумью старого траппера.
Глава XXXVII
ПЛАН РУББИ
Прошло довольно много времени. Рубби хранил задумчивую позу, не произнося ни слова. Наконец он глухо, но радостно свистнул и выпрямился.
— Ну, что же, старик? — спросил его Гаррей, поняв, что свист означает какое-то прозрение.
Рубби ответил вопросом:
— Какова длина ремня твоего лассо, Билли?
— Добрых тридцать футов, — ответил Гаррей.
— А вашего, молодой человек?
— Почти столько же; может, на фут или на два больше.
— Прекрасно! — заявил Рубби. — Ручаюсь, что мы перехитрим гверильясов!
— Браво, старина. Ты, кажется, придумал нечто подходящее.
— Да, конечно.
— Поделись же с нами, товарищ, — попросил Гаррей, видя, что Рубби вновь погружается в созерцательность. — Лишнего времени у нас нет.
— Эх, Билли! Побольше терпения. Над нами не каплет. Я привяжу свою старую клячу к вороному коню капитана. До зари лошади будут спасены. Воображаю, как будут беситься мексиканцы, когда расщелина окажется пустой.
Старый траппер хохотал так беззаботно и весело, словно враг был от нас за сто миль.
Мы с Гарреем кусали губы от нетерпения. Когда припадок веселости овладевал нашим старым приятелем, добиться толку от него было невозможно.
Успокоившись, Рубби забормотал:
— Двадцать футов ремень Билли и еще двадцать — лассо желторотого птенца. Итого сорок. С моими двадцатью — шестьдесят футов… На худой конец положим пятьдесят шесть футов. Да, да, пятьдесят шесть — ни больше, ни меньше, хотя прибавятся поводья, чтобы повесить дюжину мексиканцев…
Теперь Рубби уже не глядел в дуло карабина, измеряя взглядом кручу.
Из деликатности мы притворялись непонимающими, хотя догадывались, куда клонит старик. Превосхитить планы старого траппера — значит нанести ему смертельную обиду.
Мы терпеливо ждали, чтобы он заговорил.
— Теперь слушайте, дети: вот мы каким образом поступим. Чуть стемнеет, поднимемся на мезу, захватим с собой лассо. Свяжем их вместе, а если они окажутся короткими, прибавим поводья. Конец ремня привяжем к дереву на вершине мезы и спустимся затем прямым маршем в прерию с противоположной кручи, прямо направимся в селение, поднимем на ноги дюжину ваших рейнджеров, капитан, как птицы полетим обратно к мезе и зададим гверильясам трепку, какой они отроду не видели. А пока что…
Мы с Билли уже заранее согласились с Рубби и шумно выразили свой восторг.
План блестящий. Если нам удастся его осуществить, не привлекая внимания врагов, то через несколько часов мы будем в поселке в полной безопасности, и кристальный источник утолит нашу жажду.
Близкое избавление вдохнуло в нас новую энергию, и мы с горячностью принялись за работу.
Рубби стоял на страже, а мы двое лихорадочно скрепили лассо и стреножили лошадей, привязав их, кроме того, достаточно крепко, чтобы найти по возвращении.
Почти стемнело. Погода благоприятствовала нашим замыслам. Свинцовые тучи заволокли небо. Луна должна была показаться не раньше полуночи.
Рубби, хвалившийся своим умением предсказывать погоду не хуже морских
