Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Сосквеганны
— Конечно, — сказала Елизавета, живость которой умерялась естественной сдержанностью, — наш дом открыт для всякого нуждающегося, а тем более для того, кто пострадал по нашей вине.
— Да, — сказал Ричард, — а если вы охотник до индеек, молодой человек, то их довольно в нашем птичнике, и притом наилучшего качества, могу вас уверить!
Найдя такую «искусную» поддержку, Мармадюк продолжал настаивать. Он подробно объяснил, какие именно обязанности возлагаются на его помощника, как велико вознаграждение, перечислил все пункты, которые считаются важными у деловых людей. Молодой человек слушал с заметным волнением. В душе его, очевидно, происходила борьба. По временам он как будто хотел согласиться, но затем на его лице снова появлялось выражение необъяснимого отвращения, точно черная туча в ясный день.
Индеец прислушивался к предложениям судьи с интересом, возраставшим при каждом слове. Понемногу он придвинулся поближе к группе, и когда его зоркий взгляд заметил на лице молодого товарища желание согласиться, он внезапно стряхнул с себя выражение стыда и смущения и, приняв гордую осанку индейского воина, с достоинством подошел к говорившим и сказал:
— Послушайте вашего отца, его слова — слова опытности. Пусть Молодой Орел и Великий Вождь едят за одним столом, пусть они спят под одной кровлей, не опасаясь друг друга. Дети Микуона не любят крови; они справедливы и хотят поступать справедливо. Солнце должно взойти не раз, прежде чем люди соединятся в одну семью, это дело не одного дня, а многих зим. Минги и делаваы, — прирожденные враги; их кровь никогда не смешивается в одном вигваме; она никогда не прольется за общее дело в битве. Но что делает врагами брата Микуона и Молодого Орла? Они одного племени, их отцы и матери одни и те же. Научись ждать, сын мой! Ты — делавар, а индейский вождь умеет быть терпеливым.
Эта образная речь, по-видимому, оказала большое влияние на молодого человека, который постепенно сдался на увещания Мармадюка и условно принял его приглашение, с тем, чтобы быть свободным в любую минуту отказаться от новой службы.
Странное и плохо скрываемое отвращение юноши к предложению, которое большинство людей в его положении считало бы неожиданной удачей, немало удивляло всех и произвело впечатление не совсем в его пользу. Когда собеседники разошлись, оно послужило предметом разговора между судьей, его дочерью и Ричардом, медленно возвращавшимися в усадьбу.
— Не понимаю, — сказал Мармадюк, — что может так пугать его в моем доме, разве только твое присутствие и лицо, Бесс!
— Нет, нет, — простодушно возразил Ричард, — это не кузина Бесс. Но где же ты видел метиса, Дюк, который бы мог выносить цивилизацию? На этот счет они хуже дикарей. Заметили вы, кузина, какой у него дикий взгляд?
— Я не следила за его взглядами и заметила только, что он не в меру горд. Действительно, дорогой папа, я думаю, что он жестоко испытывал твое терпение. Мне очень не понравилась его манера задолго до того, как он согласился сделаться членом нашего семейства. Право, это высокая честь для нас! Какое помещение ему отвести, сэр? — иронически добавила Елизавета.
— С Бенджаменом и Ремаркабль, — подхватил Джонс. — Не думаете же вы заставить этого юношу есть вместе с неграми? В нем есть индейская кровь, но здешние туземцы с презрением относятся к неграм. Нет, нет, он скорее умрет с голода, чем сядет за один стол с черными.
— Он будет есть за одним столом с нами, — сказал Мармадюк, — и я не хочу слышать о таком оскорбительном предложении, как твое, Дик!
— В таком случае, сэр, — сказала Елизавета с слегка недовольным видом, как будто подчиняясь воле отца против собственного желания, — вам угодно относиться к нему, как к джентльмену?
— Конечно! Будем относиться к нему соответственно месту, которое он займет, пока он не покажет себя недостойным его.
— Ну, ну, Дюк, — воскликнул шериф, — трудновато будет тебе сделать из него джентльмена!
— Здесь все равны, кто умеет держать себя с достоинством, и Оливер Эдвардс войдет в семью на равной ноге с главным шерифом и судьей.
— Я не спорю, только заставь его уважать законы, иначе я покажу ему, что даже в этой стране свобода не значит распущенность.
— Конечно, Дик, ты не казнишь его раньше, чем я его осужу. Но что скажет Бесс по поводу нового члена нашей семьи? В конце концов мы должны считаться с мнением дам в этих вещах.
— О, сэр, — возразила Елизавета, — я, кажется, похожа в этом отношении на некого судью Темпля — нелегко отказываюсь от своего мнения. Однако вы можете быть уверены, что я отнесусь с уважением ко всякому вашему решению.
Пока происходил этот разговор, Бумпо, Эдвардс и старый Джон молча пробирались по околице деревни. Только когда они достигли озера и направились по его замерзшей поверхности к хижине, стоявшей у подошвы горы, молодой человек воскликнул:
— Кто бы мог предвидеть это какой-нибудь месяц тому назад! Я согласился служить Мармадюку Темплю, жить в доме моего злейшего врага! Но, что же мне было делать? Эта служба не может быть продолжительной, и когда причина, заставившая меня согласиться, перестанет существовать, я стряхну ее, как пыль со своих ног.
— Разве он минг, что вы называете его своим врагом? — сказал могикан. — Делаварский воин остается спокойным и ждет, когда придет время. Он не женщина, чтобы плакать, как дитя.
— Меня берет сомнение, Джон, — заметил Кожаный Чулок, лицо которого в течение всего разговора выражало недоверие и тревогу. — Говорят, что здесь вводят новые законы, и я уверен, что обычаи в здешних горах меняются. И теперь уже не узнаешь прежних озер и рек, — так все переменилось. Не доверяю я этим краснобаям. Я знаю, что белые умеют вести сладкие речи, когда хотят отобрать земли у индейцев. Это я всегда скажу, хотя я сам белый и родился близ Йорка от честных родителей.
— Я покорюсь, — сказал юноша, — забуду, кто я такой. Не напоминай мне, могикан, что я потомок вождя делаваров, которые были когда-то владельцами этих холмов этих прекрасных долин и вод, над которыми мы идем. Да, да, я сделаюсь его слугою! Разве это не почетная служба, старик?
— Старик! — торжественно повторил индеец, приостанавливаясь, как всегда, когда он был вззолнован. — Да, Джон стар! Сын моего брата! Если бы могикан был молод, разве бы молчало его ружье? Разве мог бы укрыться от него олень? Но Джон стар; его рука — рука сквау; его томагавк поражает не врагов, а камыш и лозняк для корзин и щеток. Голод и старость приходят вместе. Вот Соколиный Глаз! Когда он был молод, он мог по целым дням оставаться без пищи, а теперь, если он не подложит хвороста в костер, пламя угаснет.
