Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Сосквеганны

— Несите сюда птицу, — крикнул Кожаный Чулок, — и положите ее к ногам леди! Я выполнил ее поручение, и птица принадлежит ей.

— И умело выполнили, — подтвердила Елизавета, — так умело, что я советовала бы вам, кузен Ричард, обратить на это внимание.

Она замолчала, и веселость на ее лице сменилась более серьезным выражением. Слегка покраснев, она обратилась к молодому охотнику и сказала ему с чарующей улыбкой:

— Мне, собственно, хотелось видеть образчик искусства Кожаного Чулка, о котором я столько наслышалась. Только для этого я и приняла участие в состязании. Не угодно ли вам, сэр, принять от меня эту птицу, как слабое вознаграждение за рану, помешавшую вам самому получить приз?

Юноша принял этот подарок с некоторым замешательством. Казалось, он льстил ему и в то же время будил в нем какую-то внутреннюю борьбу. Он поклонился и поднял птицу, но ничего не сказал.

Елизавета дала негру серебряную монету, при виде которой его лицо снова просияло, а затем, обратившись к своему спутнику, пожелала возвратиться домой.

— Постойте минуточку, кузина! — воскликнул Ричард. — Я вижу, что в правилах состязания есть невыясненные пункты, которые желательно привести в ясность. Если вы изберете комитет, джентльмены, и он явится ко мне сегодня утром, то я займусь составлением устава…

Он остановился в негодовании, чувствуя, что чья-то дружеская рука фамильярно ударила по плечу главного шерифа графства.

— С веселым Рождеством, кузен Дик, — сказал судья, незаметно подошедший к группе. — Как вижу, мне не мешает следить за своей дочкой, раз ты оказываешься таким любезным кавалером. Прилично ли водить леди на такие зрелища?

— Это ее собственная прихоть! — воскликнул шериф, раздосадованный тем, что не ему первому удалось поздравить домашних с праздником. — Я повел ее, чтобы показать ей улучшения, но при первом же звуке выстрелов она помчалась сюда по снегу, точно воспитывалась в лагере, а не в перворазрядном пансионе. Я думаю, судья Темпль, что такие опасные увеселения следует запретить законом, и даже сомневаюсь, разрешаются ли они существующими правилами.

— Что же, сэр, так как вы — шериф графства, то ваша обязанность рассмотреть это дело, — с улыбкою возразил Мармадюк. — Я вижу, что Бесс исполнила мое поручение, и надеюсь, что оно встретило благоприятный прием.

Ричард взглянул на конверт, который держал в руке, и его раздражение сразу исчезло.

— Ах, Дюк, дорогой кузен! — сказал он. — Отойдем немного в сторону, мне нужно что-то сказать тебе.

Шериф отвел Мармадюка в кусты и продолжал:

— Во-первых, Дюк, позволь мне поблагодарить тебя за дружеское ходатайство перед советом и губернатором, без чего, я уверен, самая крупная заслуга осталась бы неоцененной. Но мы дети родных сестер, и ты можешь распоряжаться мною, как своей лошадью: ездить на мне или запрягать меня, Дюк, я на все готов для тебя. Но, по моему скромному мнению, не мешает следить за молодым товарищем Кожаного Чулка. Он обнаруживает опасное пристрастие к индейкам.

— Предоставь его моим попечениям, Дик, — сказал судья. — Я излечу его от этого пристрастия, удовлетворяя его аппетит. Мне хотелось поговорить с ним. Пойдем к стрелкам.

ГЛАВА XVII

Взяв под руку свою дочь, судья Темпль подошел к молодому человеку, который стоял, опираясь на ружье, и задумчиво глядел на индейку, лежавшую у его ног. Присутствие судьи не прекратило состязания, и теперь разгорелся громкий и шумный спор по поводу условий стрельбы в индейку гораздо худшего качества, чем предыдущая. Только Кожаный Чулок и могикан оставались возле своего товарища.

— Я жестоко обидел вас, мистер Эдвардс, — начал судья, но внезапно остановился, пораженный резким и необъяснимым движением молодого человека, вздрогнувшего при этом обращении.

Судья подождал немного и, видя, что волнение юноши понемногу улеглось, продолжал:

— Но, к счастью, я имею возможность до некоторой степени вознаградить вас за то, что сделал. Мой родственник, Ричард Джонсон, получил назначение, которое не позволяет ему в будущем оставаться моим помощником и лишает меня возможности пользоваться его пером. Ваши манеры, несмотря на внешность, достаточно доказывают ваше образование, а раненое плечо не позволяет тебе работать. (Мармадюк, увлекаясь, бессознательно для себя самого перешел к фамильярному обращению квакеров.) Мой дом открыт для тебя, молодой человек! В этой новой стране мы не питаем подозрительности к незнакомым. Сделайся моим помощником, хотя бы на этот год, и позволь мне назначить тебе вознаграждение, которого будут заслуживать твои труды.

По-видимому, ни в предложении, ни в манерах судьи не было ничего такого, что могло бы объяснить отвращение, граничившее с ненавистью, с каким молодой человек слушал его слова. Однако, сделав над собой усилие, он ответил спокойно:

— Я готов был бы служить вам, сэр, или кому угодно за приличное вознаграждение, так как не стану скрывать, что мои обстоятельства плохи, хуже даже, чем можно подумать по моей внешности, но я боюсь, что новые обязанности помешают другому, более важному для меня делу, и потому должен отклонить ваше предложение и добывать средства к существованию своим ружьем.

— Изволите видеть, кузина Бесс, — шепнул Ричард Елизавете, которая немного отошла от говоривших, — это естественное отвращение метисов к культурной жизни. Их привязанность к дикому, бродяжническому состоянию, я думаю, непобедима.

— Это очень неверное существование, — сказал Мармадюк, не слышавший замечания шерифа, — оно может навлечь на тебя зло хуже твоих теперешних невзгод. Поверь мне, друг, я опытнее тебя, и я говорю тебе, что бродячая охотничья жизнь очень плохо обеспечивает человека.

— Нет, нет, судья, — перебил Кожаный Чулок, на которого судья до сих пор не обращал внимания, — возьмите его к себе в дом, если хотите, но говорите ему правду. Я прожил в лесах сорок лет, пять лет провел в такой чаще, где не попадалось расчистки шире той, что бывает от бурелома, а найдите-ка человека, который бы в шестьдесят восемь лет добывал средства к жизни так легко, как я, несмотря на все ваши расчистки и законы об оленях. Что же до честности или справедливости, то я не спасую перед самым длиннополым проповедником во всем вашем округе.

— Ты — исключение, Кожаный Чулок, — возразил судья, благодушно кивая охотнику, — так как отличаешься умеренностью, необычайной для твоих сотоварищей, и здоровьем, против которого бессильны годы. Но этот юноша создан из материала слишком хрупкого, чтобы растрачивать его в лесах. Прошу тебя, живи в моей семье по крайней мере до тех пор, пока выздоровеет твоя рука. Моя дочь, хозяйка моего дома, подтвердит, что мы рады тебя принять.