Евгений Костюченко - Шайенский блюз
— Обязательно убивать?
— Это Холм Смерти. Отсюда не возвращаются живыми. И все это знают. Если они пришли сюда, значит, они пришли за своей смертью.
— Ты лучше отца предупреди, — сказал он, обыскивая убитого. — Если я приведу двух лошадей, мы сможем быстро покинуть это веселенькое место. Да захвати косача. Может быть, приготовим его уже на новой стоянке.
— Зачем нам уходить отсюда? Чистый лес, хорошая вода, много птиц и ягод. — Она сорвала молодой лист с ветки, облизала его и приклеила к ссадине на локте. — Смотри, что ты наделал. Из-за тебя я ободрала всю кожу. Ты искусал мне грудь и спину исцарапал. Отец подумает, что на меня напала рысь.
— Попроси его поколдовать, чтобы твои раны затянулись быстрее.
— Не бойся. К ночи все затянется. И я буду как новенькая. А ты? Ты сможешь добраться до моей палатки?
— Иди, иди, — отмахнулся он.
В карманах убитого оказались патроны для винчестера и сложенный лист грязной бумаги. Развернув его, Степан увидел себя. «Разыскивается Стивен Питерс…»
— Ну что же, ты меня нашел, — сказал он покойнику и забросал его ветками.
Держа винчестер наперевес, он отправился вверх по ручью. Где-то впереди раздавался возмущенный треск сороки. Она предупреждала всех вокруг, что в лесу появился незваный гость. Гончар двигался медленно, часто останавливаясь, чтобы прислушаться и вглядеться в бело-зеленую рябь леса. Солнце склонилось к закату, и косые лучи освещали только макушки берез, внизу же понемногу сгущались лесные сумерки.
Там, где ручей растекся по широкому перекату, Гончар увидел каурую лошадь. В светло-рыжей гриве запутались опавшие листья. Наверно, она уже давно тут стояла и чесалась о ствол березы. За седлом виднелось скатанное одеяло, из седельной кобуры торчала рукоятка револьвера.
Степан опустился на четвереньки и пополз, забирая в сторону, чтобы выйти к перекату из-под ветра. Где-то рядом хрустнули ветки. Это второй конь, скрытый за кустами, переступил копытами.
Гончар осторожно раздвинул ветви и увидел гнедого мерина. Тот прядал ушами и отчаянно обмахивал себя черным хвостом, отгоняя мошкару, которая светящимся облачком кружила над ним. У его копыт лежал человек, связанный по рукам и ногам.
«Сколько их было, двое или трое? — подумал Степан. — Один отправился воровать из чужих капканов, второй остался сторожить третьего? Чего его сторожить, он же связан. Значит, двое?»
Он свистнул, не показываясь из-за куста. Связанный поднял голову, и Степан увидел, что у того изо рта торчит кляп.
На всякий случай Гончар обошел стоянку по кругу. Сломанные ветви и надкушенные побеги подсказали ему, что лошади пришли сюда сверху, с другой стороны горы. Отпечатки копыт были одинаковыми по глубине. Значит, на каждом коне был только один седок.
Теперь у него не было причин скрываться. Степан подошел к связанному и выдернул кляп.
— Спасибо, братишка, — прохрипел пленник.
— Не торопись благодарить. Я убил твоего попутчика. Может быть, тебя тоже придется.
— Все равно спасибо. Думал, что задохнусь. У меня от березового духа всегда сопли текут. Сейчас высморкаюсь, а потом можешь убивать.
Гончар перевернул его на живот и принялся распутывать узел. Освободившись от пут, пленник сдержал обещание и оглушительно громко высморкался, утерев нос рукавом.
— Говоришь, ты его прикончил? Вот ведь как бывает. День начался — хуже некуда, а закончился такой приятной новостью.
— День еще не закончился. — Гончар намотал веревку на локоть и перекинул через плечо. Пригодится. — Куда тебя везли?
— В Денвер, братишка, в Денвер. Там дают хорошие деньги за белого человека, если его зовут Стивен Питерс. А как мне называть тебя, братишка?
— Горящий Волк, — ответил Степан, с любопытством оглядывая однофамильца.
Он был щуплый и неказистый, лет сорока. На обветренном лице ярко светились голубые глаза. В коротких волосах блестела проседь. Пленник улыбнулся, обнажив мелкие желтоватые зубы.
— Ишь ты, Горящий Волк… Ты не больно-то похож на краснокожего.
— Просто не успел накраситься.
— Не заливай. Я же вижу, мы с тобой из одной обоймы. Кто еще может развязать связанного преступника, как не такой же преступник?
— Тот, кому нужна веревка.
— Хе-хе. А ты мастер отмазываться. Мог бы запеть о христианском милосердии. А оказывается, тебе просто веревка понравилась? — Он рассмеялся и снова высморкался. — Прячешься в лесу? Я тоже однажды отсиживался у апачей в Аризоне. Но ладно, дело твое. Хочешь, чтобы я называл тебя Волком? Запросто. А меня зови просто Стивом, я не гордый. А вообще-то братва звала меня Мушкетом.
— Так значит, ты — Стивен Питерс?
— Он самый. Видал мои портретики? И какой олух их только малевал! Ты видел эту идиотскую шляпу? И этот галстук! Мы, Питерсы, сроду не носили удавок. Нам их надевали, такое случалось, но только по приговору суда.
— Так это ты занимался почтовыми поездами?
— Было дело. Но то, что на меня вешают колорадских шерифов — это гнусный навет и подлейшая клевета. Любой тебе скажет, что Мушкет в жизни не стрелял по человеку. Пальба в переполненном вагоне — последнее дело. Мой дробовик без единого выстрела заставлял всех наложить в штаны.
— Так вот что я тебе скажу, Мушкет, — усмехнулся Гончар. — Знавал я парня, которого тоже звали Стивен Питерс. И это его портрет лежал в кармане у твоего попутчика.
— Да ну! — Мушкет в очередной раз трубно высморкался. — Так он твой друг? Тогда совсем другое дело. Мне жаль, что эти олухи так по-дурацки нарисовали его шляпу. А как насчет шерифов? Это правда?
— Чистая правда.
— Ага! И ты тоже замешан?
— Немного.
— Я же говорю, мы из одной обоймы. Слушай, Волк, два шерифа — это всего лишь два шерифа. И ты из-за такой ерунды сидишь в лесу? Эта страна исполосована рельсами. По ним снуют тысячи поездов. И в них катаются миллионы баксов. А ты сидишь в лесу, как пенек обоссанный! Я в том смысле, что загниваешь ты здесь не по делу, а нам людей не хватает!
Гончар осмотрел лошадей, и гнедой мерин ему понравился.
— Гнедого я возьму себе, а этот — твой, — сказал он, отстегивая от седла каурого кобуру с револьвером. — Найдешь обратную дорогу?
Мушкет почесал затылок:
— Наверно. Правда, этот козел приторочил меня, как мешок с говном, башкой вниз. Никаких примет по дороге не видел. И спросить-то не у кого. Ну, поеду в гору, а там соображу. Да только не уехать мне далеко.
— Это почему?
— Сам посуди. Далеко ли может уехать в этих краях безоружный всадник? Ты поделил лошадей — это твое право. Но на моем седле чего-то не хватает, тебе не кажется?
