Виннету. Сын вождя - Карл Фридрих Май
Прежде чем кто-либо успел помешать ему, Рэтлер выплеснул содержимое кружки молодому апачу прямо в лицо. По индейским понятиям подобное оскорбление каралось смертью. Виннету, не раздумывая, нанес мерзавцу такой удар кулаком в подбородок, что тот буквально пропахал землю своим затылком. Несколько секунд он лежал без движений. Затем, приложив немалые усилия, медленно поднялся. Я уже хотел было вмешаться, поскольку ожидал, что он в ярости бросится в атаку, но этого не произошло. Осыпая апачей страшными проклятьями, Рэтлер, пошатываясь, направился к фургону.
Виннету спокойно вытер свое лицо, которое в тот момент показалось мне высеченным из камня. Что происходило в его душе, узнать было невозможно.
– Спрашиваю еще раз, – снова обратился к нам вождь, – в последний! Покинут ли сегодня бледнолицые эту долину?
– Мы не сможем этого сделать, – прозвучало в ответ.
– Тогда мы покидаем ее. Но между нами не будет мира.
Я совершил очередную попытку посредничества, но тщетно – трое пришельцев направились к своим лошадям. И вдруг в этот момент раздался пьяный голос Рэтлера:
– Убирайтесь, краснокожие собаки! А за удар в лицо ты мне ответишь, молокосос!
В десять раз быстрее, чем можно было ожидать от него в таком состоянии, Рэтлер выхватил из находившейся рядом с ним повозки ружье. Вскинув оружие, он прицелился в Виннету. Последний стоял без всякого прикрытия, и пуля неминуемо должна была попасть в него.
– Беги, Виннету! Скорее! – раздался голос Клеки-Петры.
В тот же миг, когда раздался выстрел, его тело мелькнуло перед сыном вождя. Белый Учитель схватился рукой за грудь, пошатнулся несколько раз и тяжело опустился на землю. Тут же свалился и Рэтлер – только уже от моего удара. Я бросился к бандиту за секунду до выстрела, но опоздал. Вокруг все закричали, но оба апача не проронили ни слова. Стоя на коленях перед пожертвовавшим собой другом, они молча осматривали рану. Она была возле самого сердца, кровь из нее струилась ручьями.
Я подскочил к ним. Лицо Клеки-Петры стало бледным, его глаза были закрыты.
– Подними его голову к себе на колени, – предложил я Виннету. – Ему будет легче умирать, если он увидит тебя.
Молодой индеец молча повиновался. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он не спускал глаз с умирающего. Наконец раненый медленно поднял веки. Когда старик увидел склонившегося над ним Виннету, на его лице мелькнула улыбка. Он прошептал:
– Виннету, сын мой…
Угасающий взор стал искать кого-то и вдруг остановился на мне.
– Останьтесь с ним, чтобы… чтобы продолжить мое дело… – угасающим голосом прошептал Клеки-Петра по-немецки.
Он умоляюще поднял руку, я сжал ее и ответил:
– Я исполню вашу волю!
Тут его лицо приняло какое-то почти неземное выражение.
– Господь, прости меня… Я ухожу… – зашептал старик.
Из его раны вновь заструилась кровь. В этот момент голова Клеки-Петры безжизненно откинулась назад. Сомнений не было: Белый Учитель скончался.
Сын Инчу-Чуны осторожно опустил голову умершего на траву, затем медленно поднялся и вопросительно посмотрел на отца.
– Там лежит убийца, – кивнул я в сторону поверженного Рэтлера. – Делайте с ним, что хотите.
– Огненная вода! – таков был краткий, но суровый и презрительный ответ вождя.
– Я хочу быть вашим другом и братом! – сорвалось вдруг у меня с языка. – Я хочу пойти с вами!
На это разгневанный вождь плюнул мне в лицо и произнес:
– Паршивый пес! Ты воруешь чужую землю, и за это тебе платят! Смердящий койот! Только посмей следовать за нами, и моя рука убьет тебя!
Если бы это сказал кто-нибудь другой, я бы ответил кулаком. Почему я этого не сделал? А разве я не заслужил такое наказание, вторгнувшись в чужие владения? Поддавшись инстинкту самосохранения, я не мог исполнить волю умершего.
Белые молча обступили апачей, очевидно ожидая, что же будет дальше. Но краснокожие не удостоили никого из нас ни единым взглядом. Они молча подняли покойника на лошадь и крепко привязали его к седлу. Затем вскочили на своих мустангов и медленно двинулись вперед, поддерживая тело своего Учителя с обеих сторон. Больше мы не услышали ни одной угрозы, ни одного слова о мести – апачи даже не посмотрели в нашу сторону. Было ясно, что теперь все наши шансы на выживание практически равнялись нулю.
– Это было ужасно, но может стать еще страшнее! – первым нарушил молчание Сэм Хокенс. – Вот лежит мерзавец, оглушенный вашим ударом и ополоумевший от спирта. Что с таким делать?
Вопрос относился ко мне, но я промолчал. Оседлав своего чалого, я погнал его прочь. Мне нужно было побыть одному, чтобы попытаться забыть эти кошмарные полчаса.
В лагерь я вернулся затемно, смертельно усталый и полностью разбитый.
Глава третья
Виннету в плену
Чтобы не тащить далеко тушу медведя, лагерь в мое отсутствие перенесли ближе к месту, где я уложил хищника. Последний был так тяжел, что десять сильных мужчин с трудом доволокли его из кустов к огню.
Несмотря на поздний час, все бодрствовали, кроме Рэтлера – хмель свалил его наповал. Его оттащили в сторону, так и бросив в траве. Хокенс мастерски содрал с медведя шкуру, однако к мясу не притронулся.
Когда я спрыгнул с коня, стреножил его и подошел к костру, Хокенс спросил:
– Где же вы бродите, сэр? Мы уж заждались! Так хочется отведать медвежатины. Но без вас мы даже не можем располосовать эту тушу! Правда, куртку с него я все же снял. Портной скроил ее очень ладно, ни одной складки! Надеюсь, вы оцените, а? А теперь скажите, как нам разделить мясо? Надо бы поджарить пару кусков, прежде чем спать завалимся.
– Делите по вашему усмотрению, – холодно ответил я, – мясо принадлежит всем.
– Ладно, только хочу вам сказать вот что: самое вкусное – это лапы. На свете нет ничего вкуснее медвежьих лап. Правда, им положено вылежаться кое-какое время, пока в них не заведутся черви, – только тогда они будут что надо! Но так долго ждать мы не можем, ибо, боюсь, апачи испортят весь наш пир. Поэтому давайте-ка прямо сейчас позаботимся о лапах, чтоб к тому моменту, когда нами займутся апачи, мы уже успели ими насладиться. Вы не против, сэр?
– Нет, конечно.
– Ладно, тогда за дело! С аппетитом у нас все в порядке, если не ошибаюсь!
Старый Сэм разделал лапы и разрезал их на куски, выделив каждому по штуке. Мне досталась лучшая часть от одной из передних лап. Я завернул ее и убрал подальше, пока остальные торопились зажарить свои порции. Страшный голод разрывал мой желудок, но еще сильнее обуревали меня мысли о сегодняшнем дне. Перед моими глазами продолжала стоять сцена нелепого и ужасного убийство Клеки-Петры. Только что, сидя рядом, я слушал его исповедь, полную предчувствия смерти. И вот она – смерть,
