Макс Брэнд - Песнь хлыста
— Мы будем высматривать всех голубоглазых.
— Да поможет вам Бог!
Дон Эмилиано стоял и смотрел, как незнакомец развернул коня и поскакал прочь. Возвращаясь к усадьбе, он наткнулся на поджидавшую его Доротею.
— Я все слышала, — сообщила она. — Какая жалость, Эмилиано, что в мире существуют предатели.
— Предатели? — отсутствующим тоном переспросил он.
— Ну да, предатели. Этот всадник — предатель; особенно если учесть, что его конь куплен на деньги Эль-Кида. Наверное, один из самых близких его друзей. Ох-хо! Если бы я была мужчиной, то скорее позволила бы вырвать себе язык, чем предать такого героя!
— О чем ты говоришь, Доротея? Героя? Да Эль-Кид — сам дьявол во плоти.
— Я хочу поговорить с этой Марией Меркадо, — заявила Доротея, направляясь к той части дома, где держали старуху.
Охрана беспрепятственно пропустила ее.
Мария Меркадо была удостоена чести охраняться день и ночь четырьмя вооруженными до зубов молодцами. Трое из них находились снаружи, а один — внутри камеры.
С виду это была дряхлая беззубая ведьма, напоминавшая одну из тех старых худосочных коз, что пасутся на бесплодных холмах и питаются, кажется, не травой, а камнями. Мария Меркадо сидела, скрестив по-индейски ноги, и быстро что-то вязала в тусклом свете лампы. Увидев Доротею, она неожиданно резво вскочила на ноги.
— Благослови вас Господь, сеньорита. Да будут счастливы ваши дни, — произнесла Мария.
— Почему ты молишься за нас? Что ты видела от нас хорошего? — спросила Доротея.
— Мы, пеоны, на собственной шкуре учены, что лучше молиться за хозяев, чем быть поротыми ими, — пояснила старуха.
— Мне очень жаль, что тебя высекли, Мария, — сказала девушка.
— Мне не было особенно больно, — утешила ее пленница. — Старая шкура, как говорится, рвется не скоро. К тому же у меня нет гордости, чтобы ее можно было уязвить.
— Почему у тебя нет гордости, Мария?
— Потому что у меня не осталось надежды. Ведь сказано: без надежды нет и гордости.
— Мне очень жаль, что тебя посадили сюда, — продолжила Доротея. — Я бы хотела, чтобы тебя выпустили. Однако пришла сказать тебе кое-что интересное.
— Скажите, сеньорита, и Господь благословит вас за это.
— Сюда направляются люди, которые задумали освободить тебя, Мария.
— Ну и глупцы! — отреагировала старуха. — Я так долго была рабыней дона Томаса, что не представляю, как смогу жить в рабстве у другого.
— Не рабыней, Мария. Только пеоном.
— Рабам лучше, чем пеонам. За рабов хозяин платит большие деньги, поэтому ему приходится заботиться о них. А пеоны ничего не стоят.
— Скажи, Мария, а ты знаешь, кто хочет освободить тебя?
— На этом свете есть лишь один смельчак, который отважится на такое.
— Кто же?
— Гринго… Эль-Кид.
— Ты знаешь его? Может, у него есть причина заботиться о тебе?
— Я ненавижу всех гринго, — заявила старуха. — И лучше умру в темнице, чем позволю гринго освободить себя.
— Ты хочешь сказать, что не пойдешь с ним?
— Нет, если мои вопли смогут ему помешать.
— Неужели? И ты станешь сопротивляться человеку, который спас твоего сына?
— Спас от порки, которая к тому же закончилась, и сделал из него бандита без чести и совести. Разве это спасение для моего Хулио?
Не спуская глаз со старухи, девушка кивнула.
— Вот что значит иметь холодную кровь в жилах! — пробормотала она. — Теперь, матушка, мне есть что сказать такому человеку! Однако, я думаю, когда он придет, ты запоешь по-другому.
— Возможно, — признала Мария Меркадо. — Ведь и цыплятам нипочем не догадаться, что быстрей — летать или бегать, пока на них не нападет ястреб.
Глава 10
Кид остановил своего коня рядом с Рубрисом и Тонио Лэвери. Хулио Меркадо остался чуть позади.
— Теперь ты видишь, Матео, почему ватаге твоих молодцов тут нечего делать? — спросил Монтана.
Рубрис кивнул. С вершины холма им хорошо было видно все поместье Лерраса, раскинувшееся перед ними как карта. Внутреннее и наружное патио усадьбы освещались настолько ярко, что все просматривалось как на ладони. Именно здесь, на устланных циновками и превращенных в своеобразные залы дворах, принимали гостей. На помолвку дочери дона Томаса съехались дамы и кабальеро со всех отдаленных окрестностей. Сейчас, на закате дня, они расположились во внутреннем патио, слушая музыку, а затем должны перейти в наружное, где на длинных столах их уже ожидало угощение. Там им и объявят о предстоящей помолвке. Но кроме приглашённых на празднество почетных гостей, образовалась и другая оживленная толпа, поскольку каждая семья, на манер феодальных баронов, прибыла на торжества в сопровождении многочисленной вооруженной свиты. Таким образом, вокруг дома толпились сотни вооруженных до зубов всадников, отчаянных вояк по долгу службы и по призванию. Их было так много, что всякая попытка напасть на дом казалась просто немыслимой. В данный момент к ним выкатывались бочонки со спиртным. Для них на огромных вертелах зажаривались туши быков и козлят целиком, в гигантских котлах варились свиньи и цыплята… Здесь было все, что могла только пожелать душа мексиканца.
Днем наружное патио послужило местом начала торжеств. Высаженные в горшки деревья обеспечивали тень в течение всего жаркого времени. Теперь же, когда там выставили столы, деревья убрали, заменив их растениями помельче. Все эти действия выполнялись цепочкой пеонов, которые, словно муравьи, тащили душистые хвойные ветви.
Звуки музыки из внутреннего патио доносились до чутких ушей четырех наблюдателей. Так же хорошо им была видна кружащаяся яркая фигурка танцовщицы.
— Ух ты! Да это же Розита! — воскликнул Рубрис. — Если ты, дружище, женишься на ней, то станешь настоящим мексиканцем и никогда нас не покинешь.
— Никогда — это недели две, — обронил Тонио. — Если, конечно, ему не перережут глотку или не вздернут на дереве. А то и просто пристрелят, а?
— Это не девушка, а настоящее сокровище! — произнес Монтана. — Она разузнала, что Марию охраняют круглые сутки четверо охранников.
— Тогда одному там нечего делать, — заметил Рубрис.
— Конечно нет, — согласился Кид.
— А зачем ты вырядился как пеон? Похоже, собрался в самое пекло?
Монтана как раз прикуривал цигарку, и огонек спички осветил его лицо, ставшее благодаря соку грецкого ореха совсем коричневым. Потушив спичку, он улыбнулся и выпустил струйку дыма.
Потом жестом указал на свое облачение, состоявшее из белых штанов, такой же белой рубахи с низким вырезом на груди и пары гуарач 6. Наряд Монтаны дополняла широкополая соломенная шляпа — плетеное сомбреро, делающее мексиканских бедняков похожими друг на друга.
