Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 1
— Да благословит тебя бог, дитя мое! Неужто у него эта скверная лихорадка?
Потом это лицо снова принимает суровый облик капитана Ликтроса.
Когда я стал поправляться, мне вручили пакет с черной каймой. В нем заключалось известие о смерти моего отца и запечатанное письмо, которое он просил передать мне после его кончины. Я вскрыл его дрожащей рукой. Оно гласило:
«Мой милый мальчик. К сожалению, должен известить тебя о том, что ты, по всей вероятности, не мой сын. Твоя матушка, как это ни грустно, была женщиной весьма недостойного поведения. Кто твой отец, я, право, не знаю, но, может быть, достопочтенный Генри Ликтрос, капитан К. Ф., в состоянии объяснить тебе это. По независящим от меня обстоятельствам я должен был отложить это важное разоблачение.
Твой убитый горем родитель».
Итак, капитан Ликтрос — мой отец. Боже! Уж не сон ли это? Я вспомнил его суровое обращение, его пытливый взгляд, его плохо скрытую неловкость в моем присутствии. Я страстно желал обнять его. Шатаясь, я встал с постели и в своем более чем скудном одеянии ринулся на палубу, где капитан Ликтрос как раз был занят приемом жены и дочери губернатора. Дамы вскрикнули; младшая, прекрасная молодая девушка, густо покраснела. Не обращая на них никакого внимания, я упал к его ногам и, обнимая их, воскликнул:
— Отец мой!
— За борт его! — взревел капитан Ликтрос.
— Остановитесь, — взмолился нежный голос Клары Мейтленд, дочери губернатора.
— Обрить его наголо! Он помешался! — продолжал капитан Ликтрос, и голос его дрожал от гнева.
— Нет, позвольте мне ухаживать за ним и заботиться о нем, — сказала прелестная девушка, заливаясь краской. — Мама, можно, мы возьмем его с собой?
Мольбы дочери не остались тщетными. Тем временем я лишился чувств. Когда я пришел в себя, я был уже в доме губернатора Мейтленда.
ГЛАВА VII
Читатель догадается, что было дальше. Я страстно влюбился в Клару Мейтленд, которой доверил тайну моего рождения. Великодушная девушка утверждала, будто ей сразу бросилась в глаза изысканность моих манер. Мы обручились и решили ожидать дальнейших событий.
Через несколько дней меня навестил Бригс. Он рассказал мне, что эконом оскорбил весь кубрик и что все мичманы послали ему вызов.
— Не знаю, как мы можем устроить эту дуэль. Ведь нас шестеро против одного, — задумчиво добавил он.
— Очень просто, — ответил я. — Пусть все выстроятся в ряд и примут его огонь. Это даст ему шесть шансов против одного, и он должен быть совсем негодным стрелком, чтоб не попасть в кого-нибудь из вас. Потом вы все шестеро выстрелите в него залпом, и один из вас непременно в него угодит.
— Точно так. — С этими словами Бригс, ушел, но скоро вернулся и объявил, что эконом отказался. — Проклятый трус, — добавил он.
Однако неожиданное известие о тяжелой болезни капитана Ликтроса заставило отложить дуэль. Я поспешил к его постели, но было уже поздно — часом ранее он испустил дух.
Я решил возвратиться в Англию. Я открыл тайну моего рождения и показал леди Мейтленд письмо моего покойного приемного отца. Она тотчас предложила мне жениться на ее дочери, прежде чем я вернусь на родину, дабы предъявить права на наследство.
Мы обвенчались и на следующий день уехали.
Без дальних проволочек я отправился в свое родное селение вместе с женой и моим другом Бригсом. Вообразите мое изумление и ужас, когда мой покойный приемный отец встретил меня у дверей своего дома.
— Значит, вы не умерли! — задыхаясь, пробормотал я.
— Нет, мой милый мальчик.
— А это письмо?
Мой отец — как я все еще должен его называть — взглянул на бумагу и объявил, что это подлог. Бригс разразился хохотом. Я обратился к нему и потребовал объяснений.
— Разве ты не видишь, молокосос, что это шутка, мичманская шутка!
— Однако… — начал я.
— Не будь дураком. Ты получил хорошую жену — и скажи спасибо.
Я взглянул на Клару и сказал спасибо. Миссис Мейтленд никогда не простила мне этого, но добродушный старик губернатор от всего сердца смеялся шутке и так хорошо употребил свое влияние, что скоро, любезный читатель, я стал адмиралом Бризи, К. О. Б.[50]
Перевод М. Беккер
ДЖОН ДЖЕНКИНС, ИЛИ РАСКАЯВШИЙСЯ КУРИЛЬЩИК
Соч. Т. Ш. Артура
ГЛАВА I
— Одна сигара в день, — сказал судья Бумпойнтер.
— Одна сигара в день! — повторил Джон Дженкинс, с трепетом роняя под верстак выкуренную до половины сигару.
— Одна сигара в день — это три цента в день, — строго заметил судья Бумпойнтер. — А известно ли вам, сэр, сколько одна сигара в день, или три цента в день, составляют за год?
Мальчиком Джон Дженкинс ходил в сельскую школу и обладал большими способностями к арифметике. Он взял с верстака щепку, достал кусок мела и, преисполненный чувства собственного достоинства, произвел подробный расчет.
— Ровно 43 доллара и 80 центов, — ответил он, утирая пот со лба, в то время как лицо его пылало благородным восторгом.
— Итак, сэр, если бы вы каждый день откладывали по три цента, вместо того чтобы растрачивать их попусту, вы были бы теперь обладателем нового костюма, иллюстрированной Семейной Библии, постоянного места в церкви, полного собрания Отчетов бюро патентов, книги гимнов и годовой подписки на «Домашний журнал Артура», что можно приобрести ровно за 43 доллара 80 центов, и, — добавил судья еще более сурово, — если вы сосчитаете високосный год, странным образом вами пропущенный, у вас будет на три цента больше, сэр, на три цента больше! Что можно на них купить, сэр?
— Сигару, — робко предложил Джон Дженкинс, но тотчас же снова залился румянцем и закрыл лицо руками.
— Нет, сэр, — сказал судья, и ласковая благодушная улыбка смягчила его суровые черты. — Если вы употребите их надлежащим образом, вы сможете купить на них то, чему нет цены. Опустите их в кружку миссионера, и — кто знает, — быть может, какой-либо язычник, который ныне праздно и легкомысленно прозябает в наготе и пороке, осознает свое жалкое состояние и через посредство этих трех центов изведает мучения нечестивых?
С этими словами судья удалился, оставив Джона Дженкинса погруженным в глубокое раздумье.
— Три цента в день, — бормотал он. — Через сорок лет я имел бы 438 долларов 10 центов и смог бы тогда жениться на Мэри. Ах, Мэри! — Юный плотник вздохнул и, вытащив из жилетного кармана дагерротип ценою в двадцать пять центов, долго и страстно пожирал глазами изображение молодой девицы в белом муслиновом платье с коралловым ожерельем на шее. Затем лицо его выразило твердую решимость, и, тщательно заперев дверь своей мастерской, он ушел.
