Феликс Гилман - Расколотый Мир
— Убей их, Кридмур. Быстрее.
— Видишь? Я знал, что тебе понравится!
Мальчишки Нового Замысла, ютившиеся в руинах дома, спаленного и потушенного холодным черным газом линейных, наблюдали за ним во все глаза. Даже оружие выпустили из рук. Один из них был ранен в голову и истекал кровью. Проходя мимо, Кридмур приподнял шляпу и подмигнул им.
— Привет! Передайте всем, что здесь был Кридмур. Если Республика выстоит, пускай все знают, что ее спас Джон Кридмур. Да, не забудьте уточнить: он сделал это по собственной воле!
Одни ребятишки глядели на Кридмура жалобно и с надеждой. Другие же — с ненавистью, желая ему скорее погибнуть и избавить их от позора быть спасенными таким, как он...
— Они никогда не простят тебя, Кридмур. Только мы.
— Знаю, знаю...
Он истреблял линейных по одиночке. Те передвигались по городу группами от пяти до десяти солдат. Сперва Кридмур отстреливал издали тех, кто казался главарем или легкой мишенью. Остальные тут же в панике разбегались кто куда. Неожиданное нападение Кридмура вывело их военную машину из строя, ее разболтавшиеся детали теперь вращались каждая сама по себе. Город наполнился дымом и черным газом, поэтому лица линейных скрывали противогазы, отчего они казались одинаковыми вещами, но не людьми. Но даже различай Кридмур их лица — это ничего не меняло бы; разве что было бы легче опознать главарей да выделить из общей массы этого Лаури.
Сквозь облако газа Кридмур прошел, задержав дыхание. Увидев безопасное место, остановился, радостно набрал в легкие свежего воздуха и подумал:
— Вот для чего мы созданы, друг мой. К чему это отрицать?
— У тебя за спиной еще солдаты, Кридмур. Быстрее.
— Кто-нибудь смыслит в сигнальных устройствах?
Лаури оглядел тринадцать оставшихся. Лица солдат скрывали противогазы, но он различал их по нашивкам на униформе. Один из оказался связистом второго ранга.
— Эй, связист, как там тебя! — Он обтер пыль с помятого передатчика давно устаревшей модели. — Это еще можно починить?
Связист молча принялся за работу. Кончиком ножа отвинтил болты, снял кожух, осмотрел ржавые внутренности. Противогаз скрывал выражение его лица. Беспорядочные и никчемные выстрелы, раздавшиеся снаружи, последней каплей ударили по нервам Лаури.
— Ну?
Связист принялся нажимать на рычаги, открывать клапаны, изучать трепещущие иглы и стрелки циферблатов.
— Ну, что?!
— Да, сэр. Мы снова ловим сигнал, пусть и слабый. Женщина, очевидно, по-прежнему носит устройство с собой — оно здесь, в городе.
— Возьмите это с собой, — велел Лаури. — Вы и вы — несите приемник. А вы трое — прикрывайте их. Следуйте за сигналом.
Развернувшись, он вынул пистолет, вышел по коридорам на крыльцо — и увидел того, кто мог быть только самим Джоном Кридмуром. Перепачканный кровью, тот шел мимо, смеясь и жестикулируя, словно разговаривал сам с собой, — ничего не боясь, ни о чем не заботясь и получая огромное удовольствие, — и Лаури стало так дурно от зависти, что пришлось на мгновение прислониться к дверному косяку, чтобы не упасть.
— Вот он, Кридмур.
Кридмур оглянулся и увидел низкорослого линейного, прислонившегося к дверному косяку с необычным выражением на лице (если так можно сказать о человеке в противогазе). Кридмур убил его одним выстрелом, затем пристрелил и линейного позади него, а потом ему показалось, что в темный коридор высыпали еще солдаты, и каждый был готов занять место очередного убитого. Бесконечный конвейер...
— Слишком много. Солдаты Республики на подходе. Беги.
— Да.
Он развернулся и побежал.
Лив спряталась в недрах конюшни среди тюков сена. Охотничьим ножом, что оставил ей Кридмур, исполосовала рубашку на спине мертвого горожанина и лоскутами перевязала уши себе и Генералу, стерев с его щек пепел и слезы, розовые от крови. А затем, бережно прижала к груди его голову и зашептала:
— Тише, тише, тише...
Генерал был чисто выбрит, впервые за много недель. Но при этом пугающе худ и так горяч, словно заболел лихорадкой. Все движения давались ему с каким-то нездоровым усилием. Долго так продолжаться не могло. Лив боялась, что он умирает. Она все обнимала старика и шептала ему на ухо. Пока не сообразила, что сверху доносится мерный стук — словно камнем долбят по дереву. Она подняла голову.
Из тьмы над стропилами на нее смотрели красные глаза.
— Я помню тебя, — сказала Лив.
Вслед за глазами из мрака вынырнул белый, как кость, силуэт. Призрачное существо медленно сползало со стропил головой вниз, уцепившись за них когтистыми ногами. Вскоре пальцы рук заелозили по укрытой соломой земле, а косматая голова, вывернутая под невозможным углом, все смотрела на Лив равнодушными красными глазами.
Потом существо село рядом, скрестив ноги, и длинная черная шевелюра скрыла белую кожу и рубиновые рисунки на теле. Женщина. Лив узнала ее. Ку Койрик, сторожевая собака границы.
— Что тебе нужно? — спросила Лив.
Ответа не последовало. Лив ослабила повязку на ушах, но по-прежнему ничего не услышала. Холмовичиха молча смотрела на нее.
— Это ты сделала? — Лив жестом указала на двери, за которыми слышались выстрелы: где-то совсем недалеко от конюшни завязалась жестокая перестрелка. — Ты привела сюда Линию?
Женщина с любопытством подняла голову.
— Ты позволила им пройти? Зачем же тогда позволила нам?
Красные глаза по-прежнему изучали ее.
— Что за Тайну хранит генерал? Есть ли у него тайна? Это тебе известно? Что тебе от него нужно? Что ты...
В ее сознании всплыли слова, произнесенные спокойным, уверенным голосом; так говорила она сама, когда была полна сил:
«Тише. Ты задаешь слишком много вопросов. Слушай».
— Чего ты хочешь?
«Слушай. Есть...»
Раздался оглушительный треск. Шальная пуля с улицы, пробив деревянную стену, впустила в конюшню струю дневного света, впилась в косматую голову холмовичихи и, раздробив ей череп, окропила солому кровью цвета индиго. Ку Койрик повалилась вперед и упала замертво. Ее длинные кости громыхнули об пол глухо и безнадежно — словно их бросила предсказательница судьбы, но они так ничего и предсказали.
Еще несколько пуль, просыпавшись коротким градом, бестолково расстреляли тюки сена. Бой снаружи не прекращался.
Пахло дымом. Откуда-то неподалеку.
Пригибаясь, Лив потащила Генерала к полуоткрытым задним дверям в дальнем конце конюшни. Вытолкнув старика в уличную грязь, на мгновение обернулась. Земляной пол конюшни был все так же залит кровью. Тело холмовичихи, припорошенное сеном, оставалось недвижно.
