Тринадцатый Койот (ЛП) - Триана Кристофер
"Мистер Шиес?" - спросила она.
" Да, мэм".
Он попытался подняться, но не смог. "Простите меня за то, что я не встал".
"Ну что вы, сэр". Она вошла, но оставила дверь открытой. "Меня зовут Джойс Аберкромби. Это моя комната в доме".
"Где?"
"В Хоупс-Хилл, конечно. Или то, что от него осталось, я должна сказать".
Шиес потер глаза. "Как долго я спал?"
"Вы уже несколько дней не можете уснуть из-за лихорадки. Маршал Рассел привез вас сюда и попросил врача приехать из Бэттл-Крика, чтобы вылечить вас от заражения крови. Док Саутингтон - так его зовут. Отличный человек, приехал сюда с бригадой. Он лечил многих людей в городе"
"Бригада?"
"Наш добрый маршал привел кавалерию. Законники, плотники и добровольцы пришли, чтобы навести порядок в том беспорядке, который оставили после себя эти разбойники. Этот трус Мерфи Хайерс бросил нас, но совет слишком много вложил в Хоупс-Хилл, чтобы отказаться от нас. Мне больно видеть, что все эти плохие люди сделали с нашим маленьким городком, но, как говорят люди, в Хоупс-Хилле еще есть Надежда".
Когда он попытался сесть во весь рост, хозяйка дома подошла к нему и усадила его обратно, подложив подушку за плечи.
"Полегче, мистер Шиес".
Он потер переносицу, моргая от мутного запаха лауданума.
"Другие... " - сказал он. "Где они?"
"Вы должны отдохнуть. Когда вам станет лучше, доктор приготовил для вас костыли. Скоро вы сможете передвигаться, и тогда вы сможете увидеться с тем, с кем захотите".
Это дошло до Шиеса, как удар в живот - он стал инвалидом. Он проведет остаток своей жизни, опираясь на костыль. По настоянию матери он откинулся назад, надеясь, что лауданум снимет тоску, но вскоре он узнал, что у него нет причин оплакивать потерянную конечность. В ближайшие дни его главной проблемой будет скрыть, что нога отрастает.
***
Маршал стоял перед ней как призрак человека. Он был худ и бледен, восковой на фоне дневного света, падавшего в комнату, на его лице отчетливо читался отпечаток смерти.
И все же она любила его.
Снег падал мягко, едва покрывая землю за домом Рассела. Вечнозеленые деревья напоминали о давних рождественских праздниках. Грейс не была уверена, какой сегодня день, прошел ли праздничный сезон в этом году или нет. Ей нравилась идея провести канун Рождества, сидя перед камином, перед которым она сидела сейчас, завернувшись в объятия Генри Рассела, наблюдая, как потрескивают и искрятся угли, попивая чай, когда они прижимаются друг к другу, тепло, уютно и прекрасно. Грейс вздохнула. Некоторые вещи, независимо от того, насколько они важны, желанны или заслужены, просто не получаются. Она взяла его руки в свои. Они были такими холодными, что вызывали боль, но все же она не отпускала их.
"Должен же быть какой-то выход", - сказала она. "После всего, чему мы были свидетелями, наверняка есть какая-то форма магии, которая может вернуть тебя в полном объеме".
"Полагаю, это настолько, насколько может вернуться человек".
Ее глаза загорелись. "Ты должен быть вознагражден за свою храбрость. Вместо этого ты наказан. Это несправедливо".
Он смахнул слезу с ее щеки. "Кто-то однажды сказал мне, что я вижу справедливость и смысл в мире, в котором нет ни того, ни другого".
"Генри, я... "
"Не всегда есть справедливость, но есть смысл. Я знаю это всем сердцем. Когда я смотрю в твои прекрасные глаза, я вижу смысл всего человечества. В них я вижу человечность, милосердие и веру, все то, что придает жизни магию - не какое-то колдовство, хорошее или плохое, а простую, повседневную магию бытия. И из всех этих волшебств я не могу назвать ни одного столь великого, как любовь".
Он поцеловал ее, обнял и поцеловал губами человека, который никогда больше не будет целоваться, и хотя он был холоден на ощупь, Грейс почувствовала только тепло, потому что, хотя Генри Рассел был человеком очень смелым и решительным, в его объятиях она чувствовала себя не только в защищенности, но и в заботе. Здесь она могла мечтать, хотя бы на мгновение, о маленьком коттедже на склоне холма и летнем ветерке, о детях, гоняющихся друг за другом в высокой траве, об их отце, вышедшем в отставку из службы федеральных маршалов и наблюдающем за их играми, лежа рядом с ней на покрывале для пикника. Ее муж взял бы ее за руку, и они бы поцеловались вот так, долго и глубоко, и в этих поцелуях вся человечность, милосердие и вера, о которых он говорил, каждый раз расцветала бы в нечто более сильное.
Вместо этого поцелуй закончился. Когда Рассел отстранился, она увидела тонкие черные "вороньи лапки" у его глаз и темно-фиолетовый цвет его улыбки.
"Грейс", - сказал он, - " твое имя тебе определенно подходит".
Он шагнул к вешалке за шляпой.
ГЛАВА LV
ОНИ ВЪЕХАЛИ НА ВОКЗАЛ в полдень, точно по расписанию. Кондуктор стоял в конце прохода, пока другие владельцы билетов выходили, а когда они ушли, он подошел к человеку в тяжелом пальто, который сидел, низко надвинув шляпу, закрывая лицо.
"Мы на месте, мистер. Форт Чаннер, Техас".
Мужчина посмотрел на него, край шляпы приподнялся, обнажив бинты, обмотанные вокруг лица. Проводник подумал о мумиях, о которых он читал в "Галвестон Дейли Ньюс", о мумиях, которые были переправлены за океан в Америку для изучения истории мумий и изготовления битумных лекарств. Странный человек дал проводнику целых двадцать долларов только за то, чтобы он за ним поухаживал, поэтому он не собирался позволять его жуткому виду беспокоить его. Он помог мужчине подняться, стараясь не прикасаться к его бинтам, держа руки на пальто на случай, если у него какая-нибудь заразная болезнь. Мужчина шел на нетвердых ногах, а при дыхании издавал напряженные хрипящие звуки. Кондуктор мог только предположить, что он проделал долгий путь на юг, чтобы посетить какого-то специалиста, но не стал лезть не в свое дело, решив, что было бы невежливо поднимать вопрос о состоянии здоровья мужчины, каким бы оно ни было.
Когда вагон был поставлен перед погрузочным желобом, кондуктор направил лошадь мужчины вниз и к корыту. Это был отличный жеребец, угольно-черный и мускулистый. Он помог человеку перелезть через подпругу седла.
Проводник наклонил фуражку. "Думаю, эта лошадь быстро доставит вас туда, куда вам нужно".
"Я обязан вам за всю вашу помощь".
"Я получил хорошую компенсацию за свое время".
Мужчина посмотрел на массивную ветряную мельницу на краю станции, которая обеспечивала водой бесплодную почву и гнала галлоны за галлонами пар для паровоза.
Мужчина сказал: "Железные дороги много сделали для Техаса".
Проводник кивнул, доставая сигарету из серебряного кошелька.
"Вы поселенец?" - спросил кондуктор. "Кажется, эта земля с каждым днем пополняется фермерами. Может быть, однажды я перестану колесить по всей стране и найду себе прерию, где смогу обосноваться. Но я еще не нашел места, которое хотел бы назвать домом".
"Да", - сказал мужчина. "Когда-то я тоже так думал".
***
Он добрался до Одинокого Колокола рано утром следующего дня.
Здесь было гораздо теплее, чем в Хоупс-Хилле. Черт возьми, в Техасе всегда было тепло, но Рассел поплотнее натянул на себя пальто, чтобы скрыть свою мерзость и не дать костям трещать. Трудно было оставаться в тепле с полупрозрачной плотью.
Город ничем не отличался от того, который он покинул, но выглядел как-то блекло, как старая фотография сепия, такая же туманная, как и воспоминания, которые она пыталась сохранить. Он не останавливался, не желая быть замеченным. Он привлек несколько взглядов детей, недоумевающих, почему человек так плотно закутан, но проехал по мощеным улицам без происшествий, пока главная дорога не превратилась в грунтовую.
