Азиатская книга - Александр Михайлович Стесин
Все внимание сосредоточено на макаках, но не менее интересен и сам лес: многоярусный полог джунглей, где верхний ярус занимают кроны саподиллы и сейбы, многоствольные баньяны и хвощевидные казуарины, а средний — пупырчатые стволы крокодилового дерева, густые заросли мелинжо, огненные цветы эритрины, розовые гардении. Мох плотно окутывает толстые стволы и ветви, свисая с них длинными прядями; ползучие растения тянутся от одних деревьев к другим. Нижний же ярус, увы, завален грудами мусора. У обезьян этот мусор вызывает живой интерес, они увлеченно копаются в нем, а некоторые, особенно бесстрашные и любознательные, покидают родной лес и выбираются в город в поисках новых помоек. Вот одна залезла на крышу книжного магазина и не знает, что делать дальше.
* * *
Выйдя из леса, мы тоже направляемся в этот книжный. Оказывается, у них там отличная подборка азиатской классики, от «Повести о Гэндзи» и «Сна в красном тереме» до Сосэки Нацумэ и Кэндзабуро Оэ. Из европейской классики — Оруэлл, Харди, Диккенс, По, Достоевский. В секции «международный бестселлер» — обязательные «Шантарам» и «Ешь, молись, люби». А из индонезийцев — тетралогия Прамудьи Ананты Тура и «Красота — это горе» Курниавана. Вот и вся индонезийская литература.
Между тем я уже третий день с упоением читаю Путу Виджаю, великолепного балийского писателя, о котором на Бали не слыхали, притом что его книги переведены на многие языки мира. Интонационно он напоминает моего любимого Сола Беллоу, но в какой-то момент Беллоу неожиданно превращается в Беккета, Герцог встречает Моллоя, и получается абсурдно, лирично, драматургично. Словом, блеск. Если что-то и читать в качестве ознакомительного текста про Бали, так это его «Телеграмму»:
«…О Бали мне хотелось написать многое. Но я не мог излагать свои мысли в виде тезисов, не подкрепленных фактами. У этого острова есть свои характерные черты, требующие особого подхода. Многие пытались заниматься им, не беря в расчет, что применение общих положений в данном случае только запутывает. Его нужно изучать отдельно, это все равно что писать биографию художника, здесь… короче, здесь требуется особый взгляд. Это трудно и удается лишь изредка. Может быть, лучше просто продолжать в таком же духе, в каком уже писали раньше, подгоняя материал под те или иные эмоции. Восхищение, негодование или что-нибудь еще в этом роде. Несколько броских фраз были у меня наготове. Например: Бали — это не рай; Бали — это вечно театральное действие; Бали преодолевает свою отсталость, пытаясь по-новому взглянуть на роль общины, сельскую взаимопомощь и на тяжкое бремя религиозных обрядов; балийцы открывают для себя общеизвестные идеалы, отвергая жизнь, подчиненную обрядам, и стремясь к личному благу. Бали изменяется, но как объяснить, что результаты этих изменений непрочны вследствие постоянного движения по кругу?»[126]
Главный герой романа — молодой журналист, уроженец Бали, живущий в трущобах Джакарты вдвоем с приемной дочерью, получает заказ от глянцевого журнала на статью о родном острове, который стремительно превращается в туристическую Мекку (роман написан в 1973 году). Одновременно он получает телеграмму, извещающую его о том, что его мать при смерти. Это известие и необходимость лететь домой заставляют героя вспоминать детство, непростые отношения с семьей и весь тот мир:
«…Наш дом и все его обитатели. Бумажные цветы. Деревья саво. Цветы кеньери. Чемары. Замшелые стены. Собака, виляющая хвостом. Поросята во дворе. Цапли, летящие над городом в час заката. Воздушные змеи над крышами. Старый, почти съеденный временем берингин, наследие былых годов. Несокрушимая водонапорная башня голландской постройки, самое высокое сооружение в городе. Торговки руджаком на обочинах — подруги моего детства. Казармы на окраине и солдаты — зачинщики дебошей. Непрерывные процессии. Бупати, которого никто не любил, так как он ничего не делал для города. Велосипеды и факельные шествия в дни празднования 17 августа[127]. Звуки гонгов. Ваянг. Канавы с дохлыми курами и свиной требухой. Маленькие речки и кокосовые пальмы. Рисовые поля и змеи. Голые деревья кепух и привидения-леяки. Птицы. Пожары на рынке. Богачи и их дети. Одну из богатых девиц изнасиловал и убил ее собственный слуга. Белые туристы. Моя старшая сестра. Матушка. Женщины. Чокот. Лемпад. Ида Багус Рака…[128] Проститутки в Семаванге. Корабли в Кетапанге. Случаи убийств. Лицо губернатора. Бананы сорта „раджа“. Синта. Телеграмма. Письмо. Летящие на пол бумаги…»
Вспоминаются эпизоды из детства, родственники, их истории:
«…Трудно объяснить эту ситуацию тем, кто не знаком с балийскими обычаями. Семья этого парня принадлежала к более низкой касте и не могла официально свататься к пострадавшей. Дело можно было уладить только умыканием невесты. Но его родственники, кажется, имели какие-то свои виды: то ли не хотели признать собственную худородность, то ли вообще не хотели этого брака. Короче говоря, они настаивали на официальном сватовстве. Родители девушки не уступали, потому что вопрос задевал честь всего нашего семейного клана…»
Из обрывочных воспоминаний складывается портрет матери героя:
«Каждый день она с головой уходила в подготовку разных церемоний. Наверное, для любой балийской женщины эта деятельность оказывается целительным средством, позволяя ей стойко переносить своенравные выходки мужа. И кто знает, не это ли поглощает все ее силы, так что редкая балийка чем-то проявляет себя вне стен своего дома…»
На протяжении всего романа герой никак не может собраться с мыслями, чтобы написать заказную статью о Бали. Но в конце концов статья все-таки получается, поверх основной сюжетной линии и несмотря на «писательский блок» героя. Местами она читается как ответ книге Элизабет Гилберт, написанной сорок с лишним лет спустя:
«Представления о Бали у туристов как до, так и после посещения острова страдают существенным пробелом. Бали — это не только Денпасар и Убуд, не только бесконечные обряды и динамические танцы. Бали — это и восемь кабупатенов[129] со всем их
