Евгений Устиев - По ту сторону ночи
Разумеется, Куклин не так утомлен, как Бонапарт; время от времени он прибегал ко мне, чтобы рассказать о положении дел и отдохнуть от нервирующей возни с мотором. Сейчас он спит как убитый, несмотря на дневной гомон в переполненном бараке.
Таюрский в эти дни был занят заготовкой основного продовольствия и бензина и, как всегда, блестяще справился с этой важной задачей. Весь угол нашей комнаты завален грудой мешков и ящиков, от одного вида которых у меня щемит сердце. Поднимет ли весь этот груз наша лодка и потянет ли старенький мотор?
К счастью, выяснилось, что мы сможем пополнить запас бензина в Пятистенном. Это позволило нам сильно облегчить шлюпку, взяв с собой только одну бочку горючего. Еще в субботу я подписал официальный договор с Винокуровым, выхлопотал отпуск Бонапарту, связался по рации с Пятистенным, получил деньги по аккредитиву и телеграфировал в управление и домой о нашем отправлении. Теперь оставалось только ждать часа отплытия.
Как медленно течет время! Монотонно жужжат у окна большие зеленоватые мухи. С завидной безмятежностью спит Куклин. Мне не читается и не пишется. Куда же девался Таюрский? Пойти, что ли, еще раз на берег?
Небо слегка хмурится. С юга над широко раскинувшейся медлительной рекой тянутся рваные облака; между ними скользит солнце. Только что из набежавшей тучки пролился минутный дождичек; от земли поднимается теплый пар. Спускаюсь к причалам, где пришвартована лодка. Мотор заботливо укутан чехлом. Видно, что Бонапарт и Куклин тщательно вымыли и выскоблили наше суденышко. Оно чуть покачивается на волнах между железной баржей и длинным, прочно закрепленным на берегу плотом.
Сейчас всего пять часов, а на берегу очень оживленно. С плота удят рыбу, и тут же с визгом ныряют в воду ребятишки. Некоторые из них купаются в трусиках; кто поменьше — обходится без всякой одежды. Особенно артистически ныряет слегка раскосый мальчуган в заплатанных коротких штанах, которые еле держатся на его слишком худеньких бедрах. Солнце ласково согревает эту идиллическую картину.
К девяти часам вечера мы уже все в сборе в гостинице. Только что пришел отдохнувший Бонапарт со слегка опухшими от сна глазами. Он приоделся, посвежел и выглядит почти парадно. Мы тоже чуть взволнованы торжественностью момента.
Петя не смог достать машину для перевозки груза на берег; однако у нас неожиданно появляется столько помощников со стороны, что мне достается только сумка с картами, аэрофотоснимками и деньгами.
Большой оживленной толпой, в которой путешественники совершенно затерялись среди провожающих, мы спускаемся на берег.
Ровно десять часов вечера. Таюрский подтягивает лодку и прыгает в нее с толстых бревен плота. Начинается погрузка.
— Осторожнее, осторожнее! Заносите с этой стороны! Погоди, вниз положим вон тот мешок с мукой! Что ты делаешь, разве можно сахар класть на дно!
Это Петя командует, распределяя груз. Его нужно уложить так, чтобы не уменьшить плавучести лодки и не снизить скорости хода нашего суденышка. Кроме того, повседневно необходимые вещи должны быть всегда под рукой, а то, что требуется реже, можно заложить на дно.
Мы несколько раз перекладываем особенно тяжелые предметы, проверяя дифферент лодки на нос и на корму. Потом распределяем места для сидения, стараясь устроить их поудобнее. Бонапарт и Куклин усаживаются на корме справа и слева от руля. Таюрский оборудовал себе уютное гнездышко на носу; он будет у нас впередсмотрящим. Мне готовят «капитанскую каюту» приблизительно посередине лодки, на месте снятой второй банки. У меня под рукой кожаная сумка с картами, компас, термометр- пращ, барометр, геологический молоток, ружье и рыболовные принадлежности.
Но вот наконец наше имущество распределено, подогнано и уложено. Благодаря стараниям Пети это сделано очень ловко; просто непонятно, куда девалась сваленная перед тем на плоту устрашающая гора мешков и ящиков. Лишь в центре лодки груз несколько возвышается над бортами. Мы плотно закрываем его брезентовым полотнищем и вылезаем на плот, чтобы отдохнуть, покурить и полюбоваться своей работой.
— Красавица! — с восхищением произносит Куклин.
Сильно осевшая в воде белая стройная шлюпка, почти
целиком закрытая зеленым брезентом, из-под которого на транце поднимается начищенный до блеска мотор, действительно выглядит очень красивой.
— Ну что ж, друзья, — говорю я своим товарищам, — вот и все готово. Можем отправляться. Пожелаем себе удачи — и в путь!
Мы крепко жмем руки провожающим и, напутствуемые добрыми пожеланиями, спускаемся с плота. Я последним занимаю свое место и смотрю на часы: без десяти одиннадцать.
Бонапарт сильно дергает пусковой ремень, мотор гудит, и шлюпка медленно разворачивается под огромной кормой кирпично-красной баржи. Быстро ширится полоса свинцово-серой воды, отделяющая нас от берега. Уменьшаются домики поселка с развешанными для просушки рыбачьими сетями. Еще несколько минут, и мы одни посреди просторов медленно текущей реки, на которых наша красавица лодка вдруг начинает казаться жалкой и ненадежной щепочкой!
Равномерно работающий мотор тянет нас со скоростью около десяти километров в час. Через полчаса такого хода Нижние Кресты почти скрываются из глаз. Только высокая дымящая труба ремонтной базы тоненькой черточкой еще видна на низком горизонте.
Солнце спряталось на севере за фантастическими нагромождениями белых, серых, розовых и багровых облаков. Там, где оно сейчас находится, пылает яркое зарево, от которого тянутся косые полосы огня.
В двухстах метрах — правый берег Колымы с редким лиственничным лесом и густым, сбегающим прямо к воде, кустарником. Левый берег — до него не менее шести-семи километров — еле виден. Он тоже топорщится щеткой лиственниц.
Необозримые пространства реки, по которой сейчас с легким шелестом катятся большие пологие волны с белыми гребешками, нагоняют чувство затерянности и одиночества. Даже самый молодой и жизнерадостный из нас, Куклин, и тот присмирел, кутаясь от ночной свежести в телогрейку, он крепко затягивается папироской. Бонапарт сосредоточен и угрюм. Таюрский, скрытый от меня брезентом, потихоньку мурлычет что-то минорное.
Небо понемногу заволакивается облаками; около часу ночи солнце окончательно прячется за плотной завесой туч. Временами накрапывает мелкий дождь. Легкий до сих пор южный ветер теперь свежеет. Шлюпка взбирается на волну; вдоль бортов летят пенистые брызги.
Бонапарт направляет лодку ближе к берегу; теперь мы плывем не больше чем в двадцати метрах от него. Здесь слабее ветер и меньше качает, хотя все-таки холодно. Термометр показывает тринадцать градусов.
