Тур Хейердал - Аку-аку
Раньше никто не шел на то, чтобы откровенно продавать скульптуры из пещер. Все основывалось на обоюдных подарках. Теперь же новые изделия стали, как и деревянные фигурки, предметом купли-продажи. При этом кое-кто мазал каменные скульптуры землей или хлестал их прелыми банановыми листьями, чтобы придать им вид старинных. Стемнеет, и несут в лагерь свою продукцию — авось номер пройдет. Ведь что-то не похоже, чтобы у сеньора Кон-Тики был всеведущий аку-аку, иначе разве он позволил бы заманить себя в поддельную пещеру?..
На острове Пасхи нужно быть готовым ко всему. Если одни ловкачи приносили мне новые скульптуры и выдавали их за старые, то другие поступали наоборот. В последние дни нашей работы на острове кое-кто предлагал нам старинные изделия, уверяя, будто сам их сделал. И владельцы всячески изворачивались, когда мы находили пятнышки мха, или следы давних повреждений, или стершиеся детали, которых они сами не заметили. О мотивах и стиле говорили, будто заимствовали их из книжек, хотя еще ни один ученый и ни один писатель не видел таких скульптур! Я нарочно спрашивал, уж не о книге ли Лавашери идет речь, и слышал в ответ простодушное: ну, конечно же.
Сперва мне все это было непонятно, но скоро я разобрался. Рушилось почтение перед табу. События привели к тому, что многие перестали бояться аку-аку. Не только сеньор Кон-Тики оплошал со своим аку-аку — в пещерах их тоже нет! Тут и там встречное пламя погасило суеверие. Правда, в полной мере сохранялось опасение, как бы соседи не осудили, если проведают, что ты нарушил запрет предков и вынес скульптуры из родовой пещеры.
Один бургомистр молча страдал дома, и, когда мы уже начали свертывать лагерь, ко мне снова пришел его сын. Отцу надоело клеймо лжеца. Ведь он ни разу мне не солгал до того дня, когда повел нас в эту злополучную пещеру. Теперь он докажет мне и археологам, что говорил правду о пещере Оророины, И патер Себастиан, и губернатор тоже пусть убедятся, что он не лжец. Он всех нас сводит в пещеру. Дон Педро Атан не какой-нибудь подонок, чтобы впустую болтать языком и врать.
И вот назначена ночь, когда мы отправимся в пещеру Оророины. Поздно вечером мы с Биллом, Эдом, Карпом и Арне приехали в деревню за губернатором и патером Себастианом. И узнали, что бургомистр в последнюю минуту передумал — принос сорок скульптур из пещеры и устроил выставку у себя дома. А патера Себастиана предупредил, что не сможет нас проводить в пещеру Оророины, так как там слишком уж много скульптур. Уступить мне их все невозможно, а после первого же визита тайна раскроется и ему негде будет хранить свою огромную коллекцию.
Патер Себастиан и губернатор доехали с нами до бургомистра. Он громогласно приветствовал нас в дверях и с радушной улыбкой провел в комнату. Круглый стол был отодвинут, и весь пол заставлен скульптурами. Но среди них почти не было старинных, большинство изготовлено совсем недавно! Я тотчас узнал несколько фигур, которые мне уже предлагал другой пасхалец. А две-три скульптуры повторяли те, что мы извлекли из маленькой пещеры дона Педро в обрыве.
Какая муха его укусила? Второй раз заведомо обреченная на провал попытка надуть нас!
— Ну, зачем ты все это затеял? — спросил я. — Почему не сдержать слово и не отвести нас в пещеру Оророины, если это правда, что она досталась тебе?
— Конечно, правда, сеньор! Но когда я ночью пришел в пещеру Оророины, то увидел, что скульптур так много — я не могу тебе столько отдать.
— А раньше ты этого не знал! Ведь ты же говорил мне, что регулярно моешь все свои камни?
— Да, но сегодня я обнаружил в глубине пещеры другие, о которых раньше не знал. Их совсем не было видно из-за пыли.
— Как же ты говорил мне, будто у тебя есть тетрадь, где записаны все твои скульптуры?
— Не скульптуры, сеньор. Все пещеры.
— То есть в тетради записаны только твои пещеры?
— Ну, да, сеньор, это совсем маленькая тетрадочка, — приветливо пояснил бургомистр и показал двумя пальцами ее размеры, что-то вроде почтовой марки.
Мне оставалось только махнуть рукой.
Не без грусти спускался я вместе со своими товарищами с крыльца его домика. Расстроенный бургомистр стоял один на пороге комнаты с рядами скульптур на полу. Так прошла моя последняя встреча с доном Педро Атаном, самой замечательной личностью среди пасхальцев, последним знаменосцем «длинноухих». Человеком, в голове у которого столько секретов, что он и сам вряд ли сумел бы провести грань между правдой и вымыслом. Если на Пасхи в прошлом насчитывалось несколько тысяч таких же оригиналов, не приходится удивляться тому, что немыслимо огромные каменные истуканы выходили из недр горы и становились на место по щучьему велению. И нет ничего странного в том, что были созданы аку-аку и тайные кладовые — этакие несгораемые сейфы для плодов народной фантазии, маленьких скульптур, представляющих собой соблазн для вороватых людишек.
Когда, подчиняясь команде, заскрежетала якорная цепь и в чреве судна по велению машинного телеграфа загудели-застучали маховики и поршни, на борту и на берегу не было веселых лиц. Мы успели сродниться с маленькой островной общиной, и зеленые палатки экспедиции будто искони стояли на участке короля в Анакене. А теперь палатки свернули, и каменный истукан опять остался один. Всеми покинутый, он стоял на платформе, глядя на безлюдную солнечную долину, и вид у него был такой одинокий, что казалось — он просит снова повалить его на песок носом вниз.
Но великан в Анакене был из камня, а в деревне Хангароа мы простились с живым исполином. На пристани, в толпе наших пасхальских друзей, стоял в белой сутане, с обнаженной головой патер Себастиан. Мы воспринимали его как равноправного члена экспедиции. Но старый священник крепко врос в землю острова Пасхи. И он не в пример анакенскому богатырю не чувствовал себя одиноким, его окружали пасхальцы, которые видели в нем собирательный центр и опору. Вот так и король Хоту Матуа вел за собой их предков, когда в незапамятные времена они ступили на берег уединенного островка.
Мы простились с каждым в отдельности, последним, кому все члены экспедиции пожали руку, был патер Себастиан. Он прочно вошел в нашу жизнь. После Ивон и маленькой Аннет настала моя очередь. Рукопожатие было долгим, хотя прощальных слов было сказано немного. Легче найти слова на перроне вокзала, чем на берегу самого глухого острова в мире, да езде когда прощаешься с человеком, который стал тебе другом на всю жизнь.
Патер повернулся, толпа расступилась, и тяжелые черные башмаки затопали вверх по склону. Там, наверху, ждал красный джип. Теперь, сколько хватит покрышек, старый священник — неутомимый помощник и утешитель всех болящих и страждущих на острове — может поберечь подметки и ноги…
