Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц
Господин Наами глубоко вздыхает. Нет, он не собирается доказывать обратное, он просто считает нужным сообщить нам несколько цифр, чтобы все стало ясно. Так вот: сезон длится всего пять месяцев, с начала мая до конца сентября. За это время соль собирают от семи до восьми раз. В мелких бассейнах, где слой воды достигает шести сантиметров, соль оседает за двенадцать-пятнадцать дней, а в десятисантиметровом слое процесс оседания длится три недели. Со среднего бассейна размером четыре на четыре метра за эти три недели собирают два мешка соли. Это сто пятьдесят килограммов. Причем все это делается очень нерационально, кустарно.
Это святая правда. Скажем, в Южно-Африканском Союзе, в заливе Салданга, экскаваторами разравнивают сотни тысяч квадратных метров прибрежной равнины, между испарительными бассейнами прокладывают надлежащие коммуникации, затем включают мощные насосные агрегаты… и производство соли идет полным ходом. Или, например, в Калифорнии: одна только фирма «Лесли Солт Компани оф Ньюарк» добывает из вод Тихого океана от миллиона до полутора миллионов тонн соли в год и поставляет ее на рынок с гарантированной чистотой девяносто девять и шесть десятых — девяносто девять и семь десятых процента.
— Ну, вот мы и подошли к ответу на ваш вопрос. Во всем Ливане из морской воды добывается едва пятнадцать тысяч тонн соли, причем самой дорогой соли в мире. Мировая цена на соль — пять долларов за тонну с доставкой в порт назначения. И это за соль девяностовосьмипроцентной чистоты. Пять долларов — это пятнадцать с половиной ливанских фунтов. Нам самим она обходится в пятьдесят фунтов, то есть более чем втрое дороже, и соль эта неочищенная.
Он стал перечислять, чего только нет в морской воде, — и хлористый натрий, употребляемый в пищу, и сульфат натрия, и бромистый натрий, и сульфат кальция, и хлористый калий, и йодистый натрий, и бромистый натрий, и бог весть что еще. Хотя все это можно из морской соли устранить, но стоит такое удаление уйму денег. Американцы предложили нам поставить по плану Трумэна солеочистительный завод за сущие пустяки — всего за восемьсот тысяч фунтов. Однако они тут же сбавили цену вдвое, как только Германская Демократическая Республика предложила нам такой же завод за сто двадцать тысяч. Но и этот оказался нам не по карману, чересчур дорог.
А пока что мы поставляем соль для мыловаренных предприятий и дубильных производств. Часть ее сушим и очищаем простейшим способом. Хотите взглянуть, как это делается?
Мы стоим перед старым зданием, под бетонным полом которого жгут мазут. Здесь соль высыхает, ее тут же мелют и ссыпают в мешки. Вот и все. Таким образом за день высушивается от четырех до пяти тонн соли.
— Разуваться? Ну, что вы! — успокоили нас рабочие, увидев, что мы намереваемся снять забрызганные грязью туфли и ищем глазами чистые, хотя бы деревянные, башмаки. — Немного грязи соли не повредит!
Солевая конкуренция
Часть солеварен в окрестностях Энфе разбросана по берегам залива, и это наиболее рациональная часть, с бассейнами правильной формы и непрерывным стоком. Другая же часть расположена на вытянувшемся мысе и напоминает гнезда ласточек, кое-как прилепившиеся на скалах. Обрамляющие их стенки возведены вкривь и вкось, кое-где они идут над самым обрывом и, чтобы суметь повернуться, не свалившись в дождевую воду, которая временно заполнила бассейны вместо морской, приходится выделывать акробатические номера. Некоторые из бассейнов вплотную подступили к краю странного рва, перерезающего мыс. Глубина его добрых двадцать метров, стены отвесные, гладкие, словно обрезанные бритвой. Одни предполагают, что его построили франки, другие приписывают это сооружение финикийцам. Так или иначе, но бесспорно, что он служил доком. Об этом свидетельствуют круглые отверстия, в которые вставлялись столбы из массивных ливанских кедров. Они служили опорой лесам для ремонта или постройки кораблей. Удивительно только, что ныне дно дока сухо. И на этот счет у местных жителей имеется объяснение. Говорят, что с тех пор, как был прорыт Суэцкий канал, уровень Средиземного моря понизился. Возможно также, что в этих местах разыгралась какая-нибудь геологическая трагедия и тектонические изменения скального основания вынесли древний док наверх. У края, где кончаются соляные бассейны, есть один бассейн посолиднее, врезанный глубоко в берег. Говорят, что это бывшая купальня финикийской царевны. Глубоко в берег он врезан якобы для того, чтобы ни один посторонний мужчина не посмел увидеть финикийскую царевну обнаженной. С этим можно было бы согласиться, если бы в легенде сходились концы с концами. Либо эту байку придумали целомудренные арабы, либо на скалах во время купания царевны стояла охрана из евнухов, потому что столь высоким требованиям нравственности купальня явно не отвечала! Вполне вероятно, что здесь мог быть причал для небольших судов, перевозивших товары с кораблей, которые из-за глубокой осадки вынуждены были оставаться на рейде…
После осмотра Энфе мы сидим у господина Наами за приготовленным на скорую руку ужином. У стола оживленно, словно в улье. Семья у супругов Наами дай бог каждому: пять девочек и сын, младший из детей. Девочки вышли к ужину в светло-серой школьной форме. У четырех из них русские имена. Самая старшая, Мария, учится в лицее. Она охотно взяла на себя роль переводчицы с английского на арабский. Пятнадцатилетняя Нина выполняет обязанности хозяйки дома. Сама хозяйка следит за тем, как накрывают на стол, безмолвно, одними глазами, отдавая необходимые указания. Тане двенадцать, а Кате одиннадцать. Этим поручена младшая поросль семьи — четырехлетняя Лона и трехлетний Селим.
Речь, разумеется, вновь коснулась соли, да и о чем ином еще можно говорить, находясь в царстве соли?
— Знаете, конкуренция для нас хорошо знакомая старая песня, — с тоской произнес владелец сушильни господин Наами. — Сперва конкурентами были турки, затем французы. Сегодня нас душат голландцы. Нашей продукции хватает на покрытие лишь половины потребности Ливана в соли. Другую половину поставляют голландцы, причем соль их в розничной продаже стоит вдвое дешевле себестоимости нашей неочищенной.
Он взял солонку и посолил суп.
Голландской солью.
Либерализм вплоть до желудка
Чем объяснить, что до сих пор есть на свете народы, которые вовсе не считают потерянным время, проведенное возле кастрюль, чашек, сковородок, и уж вовсе не жалеют времени на то, чтобы обстоятельно, никуда не торопясь, посидеть за столом? Чем объяснить, что они не довольствуются, скажем, тарелкой картофельного пюре или куском вареной говядины, что в еде они отдают предпочтение качеству перед количеством, а уж если и соглашаются на количество, так имеют в виду не объем, а разнообразие? При этом подразумеваются разнообразие блюд, их вкусовые различия, обилие выдумки, изысканность в приготовлении и вообще всевозможные эксперименты над человеческим желудком. И что главное, потребителей своих кухонно-художественных творений они отнюдь не считают чревоугодниками! Взять, к примеру, Китай, где лакомствами считаются суп из акульих плавников, ласточкино гнездо, суп с семенами лотоса, петушиные гребешки, вареные рыбьи глаза, свежий цветок хризантемы. Или, скажем, Бразилия, где к простому блюду — вареной фасоли, именуемой там фейжоада, вам добавят десятка полтора тарелок с различными гарнирами — овощами, салатами, мясом в различных видах — и, как только одна тарелка освобождается, вам тут же подают следующую.
