Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»
Оба француза и их спутницы быстро исчерпали запас впечатлений. Но скучнее им не стало, поскольку уму и сердцу было чем заняться. Просто теперь не было никакого определенного плана. Понемногу прогулки уступили место долгим остановкам на песчаном берегу у моря. Размеренный плеск волн навевал грезы на молчаливых Элис и Робера и вторил смеху Роже и Долли, их радостным неумолкающим голосам.
Меланхолии здесь не было места. Ни крушение корабля, ни карантин на острове не могли убить их оптимизма.
— Как хотите,— принимался иногда рассуждать Роже,— а меня забавляет, что я стал зеленомысцем — ну и словечко — мисс Долли и я, мы вполне готовы стать неграми!
— Ас лихорадкой как быть? — посмеивалась Элис.
— Какие глупости! — отвечал Роже.
— У вас ведь скоро кончится отпуск? — подыгрывал Элис Робер.
— Но я попал в чрезвычайные обстоятельства,— не терялся офицер.
— А ваши близкие, кто ждет вас во Франции?
— Мои близкие? Они здесь, мои близкие!
В глубине души Роже, конечно, не был так спокоен, как казался. Разве мог он не тревожиться при мысли о том, какой опасности подвергались каждый день его друзья и он сам в этом бедствующем краю, в городе, потерявшем стольких жителей. Но француз обладал счастливым характером не портить себе дня настоящего страхом того, что может случиться завтра. А день настоящий, на его взгляд, имел немало прелестей. Он с удовольствием пожил бы на Сантьягу, при условии, что жить здесь будет вместе с Долли. Между ними не было произнесено ни одного слова, но они были уверены друг в друге. И среди пассажиров не было человека, который не знал бы об их чувствах, настолько очевидных, что влюбленные считали излишним говорить об этом друг другу.
Миссис Линдсей больше, чем других, касалось то, что происходило у нее на глазах, но ее, по-видимому, совсем не беспокоило такое развитие событий. Она предоставила сестре ту самую американскую свободу, какой сама пользовалась до замужества. Она доверяла чистой и откровенной натуре Долли. А Роже был из тех людей, для кого внушать к себе доверие так же естественно, как дышать. Элис не сомневалась, что в Англии все завершится свадьбой, как и полагается по логике происходящего.
Элис молила небо послать в ее душу такую же умиротворенность и такую же уверенность! Они с Робером по-прежнему не понимали друг друга, и по мере того, как проходили дни, они все больше удалялись от ясного, откровенного объяснения, а ведь только это и могло вернуть им покой.
Вследствие душевного разлада в их отношениях стала заметна трещина. Они не избегали друг друга, это было не в их власти. Но, постоянно сводимые вместе какой-то непреодолимой силой, они чувствовали, оказавшись лицом к лицу, что между ними вырастает стена: гордыня одного, недоверие другой. Они обменивались вежливыми фразами, и это лишь усугубляло тягостное недоразумение. Роже наблюдал за этой отчужденностью в полной растерянности. Почему они не могут объясниться друг с другом прямо и откровенно? Все мнимые трудности, все внутренние споры с самими собой, по мнению Роже, были пустяковыми. Этого не принимал открытый характер офицера. Будь он королем, он мог бы полюбить дочь бедняка с таким же легким сердцем, как влюбился бы в королеву, будучи бедняком.
После целой недели молчаливой, не находящей разрешения размолвки Роже рассудил, что больше смотреть на это он не желает, и решил, как говорится, не церемониться. Под каким-то предлогом он увел однажды утром своего соотечественника на Большой пляж, совершенно безлюдный, и, усевшись на огромный камень, приступил к решительному объяснению.
В то утро миссис Линдсей вышла на прогулку одна. Ей хотелось неторопливо подумать о том, что с ней происходит. Элис в задумчивости направилась к Большому пляжу, ей нравилась пустынность этого места. Устав от ходьбы по песку, она присела, выбрав место, назначенное ей судьбой, и задумалась.
От размышлений ее отвлекли голоса. По другую сторону камня, к которому она машинально прислонилась, разговаривали двое. Миссис Линдсей узнала в собеседниках Роже де Сорга и Робера Моргана.
Ее первым побуждением было выйти к ним. Но разговор ее заинтересовал и помешал себя обнаружить. Элис прислушалась.
Робер последовал за своим соотечественником совершенно безучастно. Он шагал, пока шел Роже. Он сел, когда Роже решил сесть. Но офицер знал, каким образом можно вывести своего невозмутимого спутника из спокойного состояния.
— Уф! — сказал он останавливаясь.— Ну и жарко же на этом чертовом острове. Не передохнуть ли немного? Что вы на это скажете, дорогой Грамон?
«Грамон»?…— удивилась Элис по другую сторону камня.
Робер молча принял предложение.
— Ну что,— продолжал Роже,— надолго мы здесь останемся?
— Не мне следует задавать этот вопрос,— ответил Робер, пытаясь улыбнуться.
— А я другого мнения,— ответил Роже,— ведь если задержка на этом зеленомысском острове никого особенно не радует — Боже мой, ну и имечко,— то для миссис Линдсей и для вас она должна быть особенно тягостной.
— Это почему? — спросил Робер.
— Как, разве то, в чем вы открылись мне на Канарском побережье, неправда?
— Нет, все правда,— ответил Робер.— Но я не понимаю…
— В таком случае все совершенно ясно,— прервал его Роже.— Если вы все еще любите миссис Линдсей… ведь вы любите ее, да?
— Конечно! — вздохнул Робер.
— Прекрасно! Продолжаю: если вы любите миссис Линдсей и при этом твердо решили не признаваться ей в этом, то пребывание на африканских скалах не может быть привлекательным ни для нее, ни для вас. Ведь достаточно посмотреть на вас обоих. У вас такой вид, будто вы черта хороните. Вы даже разговариваете друг с другом сквозь зубы. Простите за выражение, оба вы — как те кошки, которые не решаются достать из огня каштаны, когда они уже испеклись. Как вы, сударь, не замечаете того, что видят все, а именно: миссис Линдсей смертельно скучает и горячие сердечные признания были бы очень кстати.
— Дорогой мой де Сорг,— сказал Робер взволнованно,— как вы можете шутить над этим. Вы-то знаете мои мысли, вы в курсе моего положения и должны понять, почему я так щепетилен…[136]
— Ладно, ладно! — прервал его Роже.— Все равно смотреть, как вы без надобности мучаете себя, невыносимо, тогда как, в сущности, все очень просто, знаете ли!
— Так что же я должен, по-вашему, делать? — спросил Робер.
— Боже мой! Я не могу давать вам советы, мой дорогой. В подобных случаях каждый действует соответственно своему темпераменту. Почему бы вам не быть самим собой, то есть веселым, любезным, любящим? Все остальное получится само собой. Посмотрите на нас с Долли. Мы похожи на влюбленных из мелодрамы?
