Владимир Санин - Большой пожар
– Вадим Петрович, дорогой, – проникновенно сказал Гриша, – поставишь ансамблю дюжину пива, если я немедленно не выдам тебя директору?
– Несмышленыш, – ласково произнес Вадим Петрович, – тебе-то еще дороже обойдется.
– Это почему?
– А потому, что третье стекло вышиб ты, причем не стулом, цена которому десятка, а саксофоном, его потом даже в утиль не приняли.
Гриша поднял вверх руки.
– Сдаюсь, этот человек слишком много знает!
– От самой грозной опасности, от ядовитого дыма, – продолжил Аничкин, – мы избавились, но, когда дым рассеялся, перед нашими глазами предстала картина ужасающего разгрома. По залу забегали официанты, с охами и ахами подбирая разбитую посуду, на них покрикивал метрдотель, ваш, Вадим Петрович, предшественвик; растерянные, ошеломленные столь крутым поворотом событий, мы столпились у разбитых окон… Как сейчас вижу: Дворец горит, из окон кричат, спускаются на шторах, подъезжают пожарные машины, из них вытягиваются лестницы… Огонь охватывал этаж за этажом… из отдельных окон вдруг вырывалось пламя и, как щупальце осьминога, хваталось за окно вверху, а там ведь люди… Страшноватое зрелище, не хотелось бы больше такое увидеть. Конечно, у страха глаза велики, однако на сей раз оснований для него было предостаточно: кто помешает этим щупальцам подняться к нам? И что нам тогда делать? И тут снова стоголосое «ах!», крики, истерики – погас свет… Ну, совсем темно у нас не было, скорее сумерки, это потом почти совсем ничего не было видно; сам факт произвел сильное впечатление – будто пожар предупредил, что вот-вот придет. И еще одна беда: свежий воздух, которому мы так порадовались, обернулся лютым холодом, по залу свободно загуляли сквозняки, от которых некуда было деться…
– Нам бы с Боречкой ваши заботы, – улыбнулась Даша. – Нам бы сквознячки да без огня, правда, Боря?
– Чистая правда, – подхватил Аничкин, с удовольствием глядя на Дашу.
– У вас, конечно, похлеще было, но и у нас не курорт. Мужчины – те хоть в пиджаках, а дамы – в бальных платьях, и многие хорошо декольтированные, как сейчас наша великолепная Клюква. Но дамы в отличие от упомянутой и, подчеркиваю, великолепной Клюквы…
– Что ты заладил, Клюква да Клюква, – недовольно прогудел Дед, – свет, что ли, на этой ягоде сошелся? Будто и никого другого нет за столом, не хуже, чем твоя Клюква! – …и прелестной, божественной рыжей Ольги,– под общий смех продолжил Аничкин, – горько тогда сожалели о своем легкомыслии, об извечном стремлении показать себя в наиболее выигрышном свете. Не будь я джентельменом, воспитанным на глубоком уважении к женщине, то сказал бы, что они замерзли, как бездомные собаки. Некоторые, самые догадливые, успели задрапироваться в снятые со столов скатерти и стали похожи на куклуксклановцев. Помню, когда период первого возбуждения прошел и главлым врагом стал холод, мы начали сбиваться в толпу, как пингвины, и каждый норовил пробиться в середку. Невероятная, совершенно на первый взгляд аморальная картина! В большинстве своем замужние дамы, на репутации которых не было ни пятнышка, нисколько не возражали, когда – слышите, Клюква? – их крепко обнимали. Один мой коллега, фамилии которого не назову по известной вам причине, до того наобнимался с другим моим коллегой женского пола, что они продолжают этим заниматься и по сей деньправда, уже на законных основаниях.
– Совсем, как мы с Боречкой, – с явно деланным простодушием пропела Даша. – Он, как стал законным, до того полюбил обниматься, что ему пьесы некогда писать.
(Мое добавление к стенограмме; все со смехом и трудно скрываемой завистью посмотрели на Бориса, который побагровел, засуетился и в ответ на многочисленные советы стал молча протирать очки.)
– Толя, ты забыл о приказе Арбуза, – напомнил Ковальчук.
– Вот спасибо, – спохватился Аничкин, – чуть было Ольгу без такой детали не оставил! Только, Саша, не один приказ, а два. Первый! «Всем мужчинам, которые еще не догадались этого сделать, предлагаю стать рыцарями и отдать дамам свои пиджаки!» Скажу прямо, не все восприняли это указание с энтузиазмом…
– Голову на отсечение, что главная «арбузная корка» не отдала, – оживился Сергей Антоныч. – Не разочаруешь старика, Толя?
– Если шеф имеет в виду Глебушкина, то одну из целей он поразил точно. Сначала Глебушкин просто спрятался и дрожал где-то в углу, а когда его со свистом и гиканьем выволокли на божий свет – кто бы час назад подумал, что Глебушкина, грозу института, можно выволочь со свистом и гиканьем? – то он стал молоть чепуху о своем здоровье, и Арбуз огласил второй приказ: отныне считать Глебушкина бабой и пиджак с него не снимать. Сейчас это кажется смешным, а тогда… То вдруг клубы дыма пробьются, то искры с нижних этажей летят, то вдруг кто-то заорет, что 20-й этаж уже горит и толпа разрушается, от одного разбитого окна валит к другому, крики, обмороки… Помните, я вам говорил, что дым шел из-за деревянной решетки, где вентиляция, мы ее еще несколькими шторами задраили, так вдруг оттуда как полыхнет! И не какой-нибудь язык пламени, а будто волна огня – и на нас, кто ближе к решетке был… На этом разрешите закончить и передать слово Саше, поскольку все дальнейшее рисуется мне в совершеннейшем тумане.
– Тогда многих обожгло, – кивнул Ковальчук. – На нескольких женщинах платья загорелись, по полу стали кататься, с такими криками… Я никогда не видел, не знал, как это страшно, когда на человеке горит одежда… Мы их оттаскивали, огонь с них сбивали, ну, чем придется – ладонями, кто воду из бутылок лил, даже огнетушителем… Толя не сказал, что Арбуз чуть ли не с самого начала велел нам отовсюду, где только можно, собрать огнетушители. Вадим Петрович очень помог, он в добровольной пожарной дружине состоял, знал, где и что. Всего у нас огнетушителей было штук восемь или девять, без них, наверное, нам пришлось бы худо. Не стану категорично утверждать, что ресторан бы сгорел, но именно с их помощью мы ту волну все-таки потушили, так что с огнетушителями нам очень повезло. Только пятерым, кого сразу обожгло, не повезло, и еще двоим, которые в туалет на нижний этаж спустились – пламя как раз через них прошло, а помочь было, некому… Анна Алексеевна в дальнем углу что-то вроде лазарета устроила, метрдотель аптечку принес, но разве поможешь в таких условиях обожженным? А ведь, кроме них, еще и другие пострадавшие были, помните, в первой давке у дверей. Мы на себе рубашки рвали, в чайной заварке смачивали, и Анна Алексеевна на обожженных накладывала. В темноте их крики сильно на нервы действовали, не мне вам рассказывать, как им было больно, и в этой обстановке многие за столы уселись, стали глушить себя спиртным, кое-кого даже силой приходилось унимать… Словом, как констатировал Арбуз, не таким он мыслил себе свой юбилей. Боюсь, что у пожарных, когда они к нам вошли, создалось о нас весьма превратное представление, не так ли?
