Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)
– Оно-то как посмотреть… – спокойно ответил Аким.
– Молчать! – взвизгнул офицер.
– Колокольный звон не молитва, а крик не разговор, – сказал, как отрезал, Аким. – Приказы ваши утратились, господин капитан.
– Что ты заладил: «господин, господин». Альтман Иосиф Михайлович! Запомнил? То-то же… – и он постучал тонким пальцем о край стола.
– А заладил я, господин Альтман, – Аким перекрестился, – Александр Васильевич, царствие ему небесное. Если же вам что-либо потребно, то говорите прямо, а так – разговора не получится.
Открытый разительный взгляд Акима подействовал на ротмистра отрезвляюще. Он изменился в лице. Помолчал. Достал портсигар, щёлкнул защёлкой, размял табак папиросы и, обнюхивая набивку, некоторое время водил под носом. Прикурил от свечи, кивнул Акиму, указав на лавку у стола.
– Сказывают, ты старался? – как бы отвлечённо спросил он.
– К старательству прикасался, – осторожно ответил Аким.
– Золото – благородный металл, – усмехнулся Альтман и неожиданно спросил: – Карту читаешь?
– Не доводилось, – уронил Аким.
Ротмистр вынул из полевой сумки ровно свёрнутую полевую карту, разложил её на столе, разгладил ладонями. Карта была выполнена с чёткой обозначенностью особенностей рельефа. Акиму прежде приходилось видеть рисованые карты у геологов, у старателей… У исправника Рогожкина была карта бассейнов рек Малого и Большого Анюя. Но все они пестрели неточностями. Эта – заинтересовала. От ротмистра не ускользнул пытливый взор, брошенный Акимом на карту. Миг самодовольства вспыхнул в альтматовском прищуре.
– Здесь бывал? – Ткнул он пальцем в карту.
– Приходилось, – ответил не сразу Аким, определив исток Шаманки.
– А тут? – Палец задержался на стадухинских столбах.
– Бывал.
– Распадок… – палец заскользил по зелёному полю карты и остановился на тёмном кресте с пометкой из иностранных слов. – Хмурый… Узнаёшь?
Аким озадаченно смотрел на пёструю красивость карты и дивился: «Этот офицер знает места, в которых не бывал? Так не бывает, – соображал Аким. – Значит, кто-то был знающий?.. Но – кто?»
– Мы учтём твою благоразумность, – подчеркнул ротмистр, заметив, что Аким в замешательстве.
– Сомневаюсь я в рисовании этом.
Суровым взглядом Аким смерил Альтмана. Ротмистр вспыхнул внутренней яростью и приказной сухостью позвал:
– Ермила!..
Акима охватил холодный озноб. В дверном проёме соседней комнаты стоял Ермила Оглоблин. Перекошенный в саркастической ухмылке рот струил холодную мертвенность золотых зубов. Из тёмных провалов глазниц в Акима впились два влажных лезвия. Ермила прошёл к столу и с грохотом опустил на стол тяжёлый самородок.
– А на это, что скажешь? – зашуршал Оглоблин пересохшим от волнения голосом.
Без всякого сомнения, перед Акимом лежал на столе самородок Миткея. Душа его вспыхнула гневом. Но он сдержался. Теперь Аким знал, что надо делать. Внезапность полковника и этого наглого вора ошеломила его, и в то же время преподнесённый факт раскрыл всю их человеконенавистническую суть.
– Вся беда ваша в этом камне «Жёлтого Дракона», – с брезгливой жалостью бросил Аким и вышел на крыльцо, легонько притворив за собой дверь.
Ермила Оглоблин было бросился вслед за Акимом, но Альтман сдержал его. Ротмистр, видимо, понял неизбежность своего положения и приказал, чтобы Акима пока не трогали.
После полуночи на заимку прибыл отряд атамана Антипова, а вместе с ним – верные дружки Оглоблина по сомнительным делам. Аким узнал их…
Полыхали юкагирские костры. Скулили голодные ездовики. Отрядники бранились на чём свет стоит. Сгущалась туманная стужа. Вместе с индигирскими ламутами Аким сидел у скупого очага в яранге, поставленной за частоколом. После недолгого разговора они пришли к одному – уходить… Неожиданно прибыли исправник Рогожкин и урядник Коноплёв. Упряжку оставили в стороне от избы. Пробыли в компании атаманов недолго. За воротами заимки Аким остановил полицейских.
– Чего тебе? – с раздражением буркнул Рогожкин, ворочая скульными желваками не глядя на Акима.
– С каких это пор, Пётр Аверьянович, жандармы с ворами из одной миски похлёбку черпают? – упрямо спросил Аким.
– С нонешних! – рявкнул Рогожкин.
– Стало быть: ни закона, ни власти?
– Действо нынче и сила верховодят, Булавин! Понял? Тебе мой урядник дело предлагал, а ты кобенился. Пеняй на себя. Ротмистр – не исправник Рогожкин… Ничем не брезгует. А что касательно меня-то я сам по себе и перед Господом Богом не повинен!
– Придёт время, люди разберутся в чём чья вина, – сурово сказал Аким жалко съёжившемуся под его взглядом Рогожкину.
У распахнутых ворот остановился. Полицейские ещё топтались вокруг нарт, потом плюхнулись на них и собаки недружно взяли с места. Однако не успели раскатить нарты на ход, встали. С нарт спешился Коноплёв и засеменил назад – к Акиму. Булавин шагнул ему навстречу.
– Пути не будет! Что воротился? – с мягкой иронией крикнул Аким.
– Пути, как и мозги, так замотались, что скоро не раскрутишь! – отозвался Коноплёв.
Он остановился напротив Акима, перевел дух.
– Не держи на нас зла, Аким. Не наша в том вина, что мацурики Россею-матушку по швам распускают.
– За этим тебя послал Рогожкин?
– Хотя Аверьяныч – мужик гнутый, однако ж наш – россейский. Ему, что колымская землица, что рязанская али вятская – едина. Нам тут жить. Вот и хотел Пётр Аверьянович от тебя беду отвести. Не вышло. Ротмистр выкуп потребовал. Отдай ему свои заначки, Аким. Мы знаем, что золото ты в карманах не носишь.
– А ты знаешь, Коноплёв, ротмистр-то порядочнее вас. Он мне сначала все мои «заначки» показал на хорошей карте, а потом пообещал расстрелять. Возьмёте у Альтмана карту – будете шибко богатыми.
– Истинный господь? – выпучился Коноплёв, точно не веря ушам своим. – И где же она – эта карта у него засунута?
– Это у ротмистра спросите, – раздражаясь, посоветовал Аким. – Кстати, попросите его, чтоб самородок в несколько фунтов показал. Любопытный «камушек»…
– Ну и шельмец ты, Аким, – ухмыльнулся Коноплёв, – Аверьянычу сейчас скажу: ой как зальётся радостью!
– Ему грех на душу взять, что в бане плюнуть, – мрачно сказал Аким, презрительно смерив Коноплёва, и тяжело двинулся к яранге.
Звёздное небо лунной россыпью разлилось над снежной пустыней. Под тяжестью ледяного панциря потрескивала река, ухая у берегов оседающими провалами. Неожиданно всё замирало, погружаясь в остеклянелую тайну ночи.
Из смрадной яранги Аким вышел наружу. Он стоял в теневой вычерченной полнолунием полосе и не ощущал холода. Его обуревали мысли о сыне, Мотроне… о ворвавшейся в их жизнь неразберихе, переполошившей непонятным многим тундровикам словом «революция». Он пытался осмыслить происходящее. Однако не находил выхода. Красноармейцы, белогвардейцы – одни против других… Зачем и кому нужно это, если страдают люди? То раздражение, вспыхнувшее в минуту встречи с Альтманом, отступило. Акиму казалось теперь, что ротмистр, случайная жертва чудовищной авантюры. Его чопорность, гонор – воображение величия. Такой человек не мог казнить Миткея. Это дело было рук Оглоблина. Подтверждение тому – карта и самородок. Если только этой ночью Рогожкин и Коноплёв не выкрадут ротмистра с картой, то Ермила с ним разделается потом… Аким было собрался предупредить Альтмана, но изба ещё гудела разноголосьем… Хлопнула скрипучая дверь в сенях. Аким не определил, кто спустился с крыльца.
