Галимов Брячеслав - Большая волна
Сейчас, на этой поляне, Такэно увлеченно показывал Йоке, как он стреляет из лука. Она одобрительно кивала головой и улыбалась.
– При первой возможности я вступлю в княжеский отряд. Князь часто ведет войны с другими князьями, ему нужны люди для сражений. Он возьмет меня, когда увидит, как я стреляю, – с уверенностью сказал Такэно.
– Но, Такэно, ты еще не все умеешь, что должен уметь настоящий воин.
– Ничего. Я быстро научусь военному делу. Мой дух созрел для этого, – гордо изрек Такэно.
– Ты, конечно, станешь великим воином, – голос Йоки был грустен.
Такэно сел на землю возле нее и взглянул в глаза девушки.
– Воины подолгу не возвращаются домой, а иногда они не возвращаются совсем, – сказала Йока то, что уже говорила раньше, и в глазах ее появились слезы.
Такэно, не в силах сдержаться, обнял Йоку и принялся целовать ее лицо, гладить ее волосы, – а волосы пахли сливой.
Помни, дружище,Прячется в лесной глушиСливовый цветок,
– проговорил Такэно про себя, но Йока услышала его и прошептала в ответ:
Если головуСклоню на его рукиВесенней ночью,То подушка такаяТотчас погубит меня.
– Боги покарают нас, – прибавила она со вздохом. – Мы еще не женаты.
– Боги будут свидетелями нашей любви, они покровительствуют нам. На их священной поляне я, Такэно, беру в жены тебя, Йока. Я люблю тебя и клянусь любить до конца дней своих!
– И я люблю тебя, ты теперь муж мой. Нет меня без тебя, и где бы ты ни был, моя душа всегда будет с тобой.
– И на этом, и на том свете?
– И на этом, и на том свете.
– Любимая моя! Нежный цветок сливы…
– Любимый мой! Нет у меня никого ближе тебя… Такэно, милый Такэно, муж мой!
– Йока, жена моя!..
Так свершился брак Такэно и Йоки, на лесной поляне, в кедровом лесу, в нарушение всех правил и обычаев.
Полоса леса на склоне горы
С двух сторон Радужную долину омывали две быстрые речки; в долине раскинулся город, княжеская столица, а замок самого князя находился вниз по течению, за перешейком, где в последний раз расходились реки перед тем, как окончательно сойтись в кипящем потоке в узкой котловине между гор. Из города к замку вела дорога, вымощенная тесаным камнем, таким гладким, что она сияла на солнце.
Не считая въездной башни со стеной от берега до берега, в городе никаких укреплений не было, потому что бурные речки сами по себе являлись препятствием для врагов, а кроме того, в случае опасности жители могли укрыться в княжеском замке, который был неприступной цитаделью.
В столице было шесть улиц: по одной – вдоль каждой реки, и четыре – поперечных; на первых двух улицах жили знатные и богатые люди, на остальных четырех – народ попроще. Дома знатных людей имели террасы, выходящие к реке, а с другой стороны этих домов находились обширные сады и многочисленные хозяйственные постройки.
На поперечных улицах стояли сплошные ряды маленьких домишек, за которыми прятались крохотные дворики с погребами и сарайчиками.
Обоз, следовавший во дворец князя, с трудом пробирался по одной из двух продольных улиц города. В этот утренний час множество народа уже сновало здесь: приходящие слуги торопились в дома своих хозяев, разносчики сгибались под тяжестью корзин, набитых снедью, и кувшинов с чистой родниковой водой, угольщики катили тележки со своим нехитрым товаром.
На перекрестке продольной и поперечной улиц образовался затор: угольная тележка внезапно потеряла колесо и упала набок. Уголь рассыпался по дороге, прохожие старались его обойти; княжеский обоз вынужден был остановиться.
Такэно, раскрыв рот, смотрел на это столпотворение, – никогда раньше он не видел столько людей.
– Уважаемый дедушка Сотоба, неужели в городе всегда такая сутолока? – спросил он старика, ехавшего вместе с ним на головной телеге обоза.
– Э-э-э, Такэно, разве это сутолока? Посмотрел бы ты на то, что будет твориться через час на торговых улицах, когда откроются все лавки и мастерские, – такие будут толкотня и шум! Тут, в городе, столько жителей, что муравьям, право слово, просторнее в их муравейнике, чем здешним людям, – отвечал Сотоба, с неодобрением глядя на уличную суету.
Такэно хотел спросить, какой же прок людям жить хуже, чем муравьям, но Сотоба продолжил разговор совсем о другом.
– Послушай, Такэно, ты хочешь стать воином, и я постараюсь представить тебя князю. Это не просто, – кто ты, и кто князь, – но я надеюсь, что в память о моих былых заслугах и из уважения к моим годам наш князь согласится принять тебя. Однако, оказавшись во дворце, ты должен неукоснительно соблюдать те правила поведения, о которых я толковал тебе дома. Уважаемый Сэн разрешал тебе некоторые вольности и не обуздывал твою юношескую горячность, как следовало бы. В результате ты уже совершил один поспешный поступок, к тому же, нарушающий все правила приличия, – женился на Йоке без согласия старших, женился, невзирая на свой и ее, в сущности, детский возраст.
– Но я, но мы… – хотел возразить Такэно и осекся.
– Вот видишь, ты даже способен перебить старика, – осуждающе сказал Сотоба.
– Простите меня, – склонил голову Такэно.
– Я-то прощу. С тех пор, как Сэн пришел ко мне и привел тебя и Йоку, вы для меня все равно что моя семья, а в семье прощаются многие проступки. Однако князь – иное дело. Он нам господин, он – милостив, но и суров, а потому не склонен прощать провинности. Для того чтобы не оступиться в самом начале пути, каждое мгновение помни о том, Такэно, что князь выше тебя во всех отношениях: по положению, по опыту, по знаниям, по мудрости и по многому, многому, многому другому.
Ты вырос в деревенской общине, и вы, конечно, почитали своего старосту и подчинялись ему, – а как же иначе, ведь он потому и стал у вас старостой, что вы его уважали и готовы были ему подчиниться. Ваш долг был слушаться и почитать его, а староста выполнял свой долг перед вами – разумно и бережно управлять вашей жизнью.
Но сколько людей жило у вас в деревне? Наверняка меньше, чем ягод на молодой вишне, только начавшей давать урожай. А теперь представь себе, какое количество деревьев растет в княжеском саду, – и за всеми нужен присмотр, все они нуждаются в уходе, дабы не болеть, не сохнуть, но каждый год цвести и приносить плоды.
Как тяжелы обязанности садовника! И если его деревья еще перестанут повиноваться ему, вздумают расти, где и как им захочется, то садовник может не справиться. Сад погибнет, садовник потеряет свое лицо. Смерть страшна, а жизнь без лица невыносима. Неизвестно, кому хуже – тому, кто мертв, или тому, кто живет невыносимой жизнью.
Потому, снова говорю я тебе, – должно всем исполнять свой долг. Наш князь правит нами достойно и умело: он защищает нас, следит за порядком, входит в рассуждение спорных вопросов, заботится об общем хозяйстве, – великие боги, какое множество дел у князя! От своих великих трудов он поседел раньше срока, он изранен в боях, но не теряет мужества.
