Джон Теннер - Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера
Спасти нас от смерти могли лишь непрерывные и напряженные усилия; поэтому я снова пошел на охоту. Подняв медведя, я преследовал его в течение трех дней, но так и не догнал. Это так утомило меня, что я отказался от преследования с наступлением ночи. Не будучи в состоянии разбить палатку или разжечь костер, я старался свыкнуться с мыслью о близкой и неминуемой смерти, как вдруг увидел нескольких индейцев, почти таких же голодных и жалких, каким был сам. Они помогли мне возвратиться в лагерь.
Это лишь один из наглядных примеров той жизни, которую ведет в зимнее время большинство северных оджибвеев. Их бесплодная и негостеприимная земля так скупо отпускает им средства к существованию, что сохранить жизнь им удается лишь при крайнем напряжении всех сил. И все же нередко случается, что самые сильные и хорошие охотники умирают от голода.
Индейцы снова решили устроить совместную охоту на бизонов, причем на этот раз отправиться вместе с семьями. Задержался только Ун-ди-но (индеец, остававшийся со мною в прошлый раз), чтобы дать жене время высушить шкуру убитого им болотного лося. Этим они собирались питаться в дороге, если не будет других продуктов. Я решил остаться с ним. Но в первую же ночь после ухода других индейцев муки моих детей стали такими непереносимыми, что я не мог оставаться в палатке. Я поднялся и, уходя, сказал Ун-ди-но, что возвращусь к нему, как только мне удастся найти какую-нибудь дичь. Я шел по тропе индейцев так быстро, как позволяли мои силы, и на следующее утро прибыл на их стоянку.
Но уже приближаясь к ней, я услышал праздничный шум. Чей-то старческий голос благодарил Великого духа за пищу, которую он послал в минуту крайней нужды. Но убитую дичь он называл только манит-ваис-се, что означает «зверь, посланный духом». Позднее я узнал, что то был всего-навсего старый тощий бизон. Отсюда я сделал вывод, что стада должны находиться где-то поблизости. Двое юношей согласились сопровождать меня, и мы тотчас отправились в том направлении, где рассчитывали встретить стадо. После трех часов ходьбы, поднявшись на небольшой холм, мы увидели перед собой прерию, черную от бизонов. Мы подползли к ним, и я сразу убил двух жирных самок. Разделывая туши, я услышал выстрелы индейцев, последовавших за мной и находившихся в середине стада.
В лагерь я вернулся несколько позже остальных охотников, опередивших меня. Я ожидал увидеть в лагере радостное и праздничное настроение, но не услышал ни одного голоса. Ни женщин, ни детей не было видно; вокруг царили тишина и уныние. «Может быть, наша помощь пришла слишком поздно, – подумал я, – и наши женщины и дети уже мертвы?» Я заглядывал во все палатки; их обитатели были живы, но им нечего было есть. Дело в том, что большинство мужчин, принимавших участие в охоте, обычно жили в лесистой местности и раньше никогда не охотились на бизонов. Вот почему никто, кроме меня, ничего не добыл. Принесенный мною и юношами довольно большой запас мяса все же спас от голодной смерти нескольких человек.
С нами жил в то время индеец, по имени Вау-бе-бе-наис-са (Белая Птица), с которым я был давно знаком. Мои охотничьи успехи пробудили в нем зависть и раздражение, и он начал строить против меня козни. Из-за этого человека и стремясь не привлекать к себе внимания похвальбой, я не захотел устраивать пира в своей палатке, как полагается в таком случае. Это сделал один из сопровождавших меня юношей. Я же, утолив сначала голод своих детей, распределил оставшееся мясо среди других семей. В числе приглашенных на пир находился Вау-бе-бе-наис-са. Как я позднее узнал, он воспользовался этим вечером, чтобы настроить против меня индейцев, обвинял меня в высокомерии и зазнайстве и утверждал, что я навлек на них различные беды. Но я не выходил из своей палатки, предпочитая не обращать на происходящее никакого внимания, и не опровергал его несправедливых обвинений. Назавтра задолго до рассвета женщины ушли за остатками туш двух убитых мною бизонов. Я же показал нескольким индейцам, куда надо стараться попасть, целясь в бизона, и они отправились туда, где паслись стада, убив на сей раз нескольких животных. Вскоре у нас было вдоволь мяса, и все больные, даже лежавшие при смерти, поправились. Только одна женщина сошла с ума от голода и в течение целого месяца находилась в таком состоянии.
Предводитель нашей группы, по имени О-поих-гун (Трубка), вместе со своими родичами, занимавшими три палатки, остался со мной, тогда как все другие мужчины разбрелись в разные стороны, преследуя бизонов. Среди оставшихся были Вау-бе-бе-наис-са и его зять. Я убил много жирных бизонов и лучшие куски от 40 туш провялил на воздухе. После перенесенных нами жестоких лишений хотелось оградить семью от повторения такого бедствия. Кроме того, я продолжал мечтать о возвращении в Соединенные Штаты и моим близким предстояло на некоторое время остаться одним, без мужчины, который охотился бы для них. Я заготовил 20 больших мешков пеммикана, купил 10 бочонков емкостью по 10 галлонов и наполнил их жиром, провялил много языков и заготовил другие продукты.
Прошло довольно много времени, пока я наконец разгадал истинные намерения Вау-бе-бе-наис-сы, всегда околачивавшегося поблизости от моей палатки: делал он это, просто чтобы позлить меня и вывести из себя.
Когда настало время тронуться в путь, у меня накопилось так много мяса, что пришлось четыре раза возвращаться с собаками, чтобы постепенно перевезти весь груз на новое место стоянки. Однажды Вау-бе-бе-наис-се удалось подстеречь меня в том месте, где я складывал поклажу. Схватив меня за длинные, свисавшие на плечи волосы, он закричал: «Вот конец твоего пути! Посмотри вниз и запомни это место, где волки и стервятники будут обгладывать твои кости!»
Я спросил его, почему он собирается применить насилие. «Ты чужак, – ответил он, – и бесправный среди нас. А между тем ты похваляешься, выставляя себя лучшим охотником, и хочешь, чтобы мы почитали тебя, как великого человека. Мне твоя наглость давно надоела, и я решил покончить с тобой немедленно!» Убеждать его было бесполезно. Видя, что он хочет разбить мне череп о ствол тополя, я резким движением освободил свою голову, оставив в его руке часть волос, и индеец, потеряв равновесие, упал на землю. Но во время борьбы он зажал зубами три пальца моей правой руки и прокусил их до кости. Чтобы выдернуть правую руку, я ударил его левой в глаз; у него отвисла челюсть, и он тотчас вскочил на ноги. Рядом лежал мой томагавк. Противник увидел его, схватил и так сильно замахнулся, чтобы ударить меня по голове, что, когда я отпрянул в сторону, не удержался и сам рухнул на землю. В одно мгновенье я бросился на противника, вырвал томагавк и, отбросив его далеко в сторону, продолжал прижимать индейца к земле. Меня взбесило это ничем не вызванное свирепое нападение. Но я не хотел его убивать. Нащупав рукой толстый кол от палатки, я взял его и приказал противнику встать, а затем начал его избивать. Индеец тотчас бросился бежать, но я преследовал его 200—300 ярдов, нанося удары.
