Суп из акульего плавника - Данлоп Фуксия
Неуемные аппетиты представителей китайской элиты угрожают не только тем диким животным, что обитают в пределах бывшего Срединного государства. Данная проблема доросла до мировой. Например, китайцы некоторое время назад съели практически всех своих пресноводных черепах, и те, что сейчас подаются в ресторанах, выращиваются на специальных фермах. Однако считается, что дикие черепахи превосходят домашних и по вкусовым качествам, и по тонизирующим свойствам. Довольно долго диких пресноводных черепах импортировали в Китай из стран Юго-Восточной Азии, но потом они закончились и там. Теперь животных ввозят из Северной Америки. Аналогичная история произошла с панголинами и морскими огурцами: для промышленной добычи трепангов приходится плыть к Галапагосским островам.
Угроза акулам, которую представляет собой китайский рынок, требующий все новых и новых поставок плавников, получила международную огласку. Отчасти это было вызвано и зверским обращением рыбаков с гигантскими рыбами: выловив акулу, они живьем отрезали ценные плавники, после чего выбрасывали истекающую кровью акулью тушу обратно в море. Добыча идет, в том числе, к праздничным столам. Так, согласно устоявшимся правилам на свадебных банкетах в Гуандуне обязательно должно присутствовать блюдо из акульих плавников.
Половина мировых объемов продаж акульего плавника приходится на Гонконг, в котором существуют целые магазины, специализирующиеся исключительно на этом деликатесе. Однако все это лишь верхушка айсберга. Китай лидирует во всем мире по объему уничтожения животных, стоящих на грани исчезновения. Дикие животные со всех концов планеты находят свой последний приют в китайских блюдах и лекарственных снадобьях.
Власти время от времени предпринимают попытки положить конец незаконной торговле животными, находящимися на грани уничтожения. И даже перешли к более активным действиям во время эпидемии атипичной пневмонии 2003 года, поскольку предполагалось, что люди заразились вирусом из-за употребления в пищу диких вивер (чье мясо, согласно поверью, обладает сильными тонизирующими свойствами). Однако сложившиеся за века экзотические кулинарные привычки одним махом не изменишь. Чиновники, с громкой помпой поставленные во главе борьбы с преступным уничтожением исчезающих видов, нередко сами не прочь втихаря полакомиться супом из змей и тушеными черепахами. Ну а что же до обычных китайцев… Вот представьте, вы фуцзяньский крестьянин, получаете в год две тысячи юаней, из которых надо еще и за обучение детей заплатить, и больных родителей лечить: идете и видите в зарослях папоротника «пятишаговую змею». Что бы вы сделали?
В мае 2007 года в прибрежных водах провинции Гуандун было обнаружено брошенное утлое суденышко, нечто среднее между «Марией Целестой»[31] и Ноевым ковчегом. Обнаружилось, что корабль забит клетками с дикими животными, большинство из которых были уже полумертвыми от жары и жажды. Судно перевозило тридцать одного панголина, сорок четыре кожистые черепахи, почти две тысячи семьсот двадцать ящериц, тысячу сто тридцать бразильских черепах и двадцать одну медвежью лапу, завернутую в газеты. Всех этих редких животных транспортировали из Юго-Восточной Азии. И все они в итоге должны были оказаться на столе у богатых жителей Гуандуна. На корабле кончилось топливо, опознавательные номера на двигателе были сбиты, а почему команда бросила столь ценный груз — газеты не объясняли.
Живую находку весом в тринадцать тонн передали на попечение Гуандунскому центру охраны диких животных. В средствах массовой информации приводились слова работника этого центра: «Нам действительно передали ряд животных, и вот теперь мы ждем указаний от властей, как с ними быть». Эй, лисы, вы не присмотрите за моими бедными курочками? Обязательно присмотрят! На этот счет нет никаких сомнений, особенно учитывая любовь гуандунских чиновников к экзотике на столе, огромную рыночную стоимость подобных деликатесов и чудовищную коррупцию, поразившую Китай.
В тот вечер, сидя в ресторане госпожи Лю, я попивала чай, слушая доносившийся снаружи стрекот насекомых и кваканье лягушек. Если не считать моральных терзаний, вызванных наличием определенных яств в меню, я чувствовала себя прекрасно. Именно такие ресторанчики мне очень нравятся в сельском Китае — что может быть лучше семейного бизнеса и местных блюд, приготовленных из свежих продуктов! Кухонька была простая, но идеально чистая, гостей здесь встречали с искренним теплом и радушием. Однако, несмотря на внешнюю сельскую простоту, этот ресторанчик существовал во многом за счет таких туристов, как я. Местные жители из захудалых деревень, зарабатывающие себе на жизнь выращиванием чая, не в состоянии раскошелиться на ужин в подобном заведении. Один только суп из змеи стоит триста юаней, а это седьмая часть годового дохода обычного местного крестьянина. Впрочем, сейчас в Китае все большую популярность приобретают так называемые сельские трапезы.
Впервые я услышала словосочетание нунцзя лэ вскоре после очередного возвращения в Чэнду, примерно через год после окончания сычуаньского кулинарного техникума. Мои старые друзья Чжоу Юй и Тао Пин, всегда отлично выступавшие в роли барометра последних местных нововведений и популярных кулинарных новшеств, пригласили меня на ужин: «Поехали в нунцзя лэ!» — воскликнула Тао Пин. Я понятия не имела, о чем она говорит (нунцзя лэ дословно означает «радость крестьянского дома», однако приблизительно это словосочетание можно перевести как «сельское место, где царит веселье»).
Оказалось, нунцзя лэ — якобы непритязательная трапеза в сельской харчевне, популярная среди представителей пресыщенного жизнью среднего класса города Чэнду.
Мы набились в небольшой фургончик Чжоу Юя и отправились в путь. Выбравшись за пределы города, мы еще довольно долго ехали, пока наконец не остановились у бамбуковых ворот, украшенных флагами. Заехав внутрь, фургончик замер у навеса, возведенного возле крестьянского бетонного дома. Под навесом за столами из бамбука сидели несколько групп людей, игравших в мацзян и лузгавших семечки. Некоторые из них уже приступили к еде.
Все здесь было старательно оформлено в сельском стиле. Семечки приносили на щербатых эмалированных тарелках, украшенных цветочным узором, которые можно отыскать в любом крестьянском доме. На стенах висели накидки от дождя, сплетенные из соломы и бамбука. Нам предложили самостоятельно поймать на ужин рыбу, плававшую в пруду рядом с домом, и выбрать кролика на жаркое.
Для горожан постарше с селом связаны тягостные воспоминания. Когда в стране во времена Культурной революции царил полный хаос, власти призвали хунвейбинов, молодежь, вышедшую в процессе уничтожения исторического наследия и нападок на «капиталистических прихлебателей» из-под контроля, «учиться у крестьянства». Для хунвейбинов это в каком-то смысле стало расплатой за те вольности и свободы, которыми они пользовались, разъезжая бесплатно по всей стране и размахивая в едином порыве цитатниками Мао на многотысячных митингах на площади Тяньаньмэнь.
Многих из них отправили в глубинку, где они и жили в дикой бедности в течение довольно долгого времени. Одной моей знакомой пришлось поселиться с подругами в заброшенном сарае в горах и выращивать недостающее, засаживая каменистую, малоплодородную землю. Они были вынуждены спать на лежаках из листьев и кукурузных стеблей. Вместо электричества и водопровода — постоянное чувство голода. Через три года знакомая вернулась в Чэнду, другим же девушкам повезло меньше — они вышли замуж за местных крестьян. Отказав им в праве вернуться домой, их на всю жизнь обрекли на страдания и нужду.
Более молодое поколение горожан, к которому принадлежат Чжоу Юй и Тао Пин, так и не узнавшее на собственном опыте тягот крестьянской доли, воспринимают деревню иначе. У них, имеющих собственные легковушки и фургоны, иное видение села. Им оно представляется площадкой для игр, местом, куда можно сбежать от городской сутолоки, суеты и грязи. Спрос рождает предложение, и по всей стране, как грибы после дождя, стали появляться ресторанчики нунцзя лэ. Некоторые подобные заведения являются только собственно ресторанами, в других можно остаться на несколько дней и попробовать себя в роли крестьянина: вам предложат пройтись с плугом по полю, перемолоть бобы для тофу или же заняться сбором фруктов. Настоящие крестьяне, наверное, сильно удивлены столь неожиданным поворотом событий, поскольку они привыкли, что горожане относятся к ним презрительно, свысока, и вот теперь вдруг сельская жизнь стала для городских задавак романтикой. Чем более «отсталая» выбранная деревня, чем непритязательнее в ней условия, тем привлекательней она для горожан. Мало того, эти горожане готовы платить неплохие деньги за дикий папоротник и сорную траву, которую крестьяне едят, только когда совсем умирают от голода!
