Евгений Устиев - По ту сторону ночи
Так проходит пять, десять, пятнадцать минут. Тихо. Волнение спадает, сердце бьется ровнее, мы уже не так напряжены и, осмелев, перешептываемся.
— А вдруг это нечистая сила! — Сережа шутит, это уже хорошо! — Нет, в самом деле. Ну кому, если не черту, могла понадобиться вся эта комедия со стрельбой!
В этот момент меня осеняет неожиданная догадка. Удивительно, как это не пришло мне в голову раньше!
— Боже мой, ты знаешь что? Я думаю, нас пугает сама природа. Как это я не додумался сразу!
— Именно?
— Мне кажется, что это не выстрелы.
— А что же?
— Скорее всего трещит лед в наледи!
— Вот это здорово! — хлопает себя по лбу Сережа. Какого же дурака мы валяли тут до полуночи!
Я немного сконфужен. Ведь это мне не следовало бы валять дурака, по справедливому замечанию моего Спутника!
— Видишь ли, мне никогда не приходилось ночевать у наледей, иначе я сразу бы раскусил эту чертовщину. Скорее всего дело в перепаде температуры при заходе и восходе солнца. Если я прав, ночью стрельбы не будет, а утром таинственный охотник опять появится у нашего костра!
— Что же, будем вновь разжигать костер?
— Стоит ли? Во-первых, тепло, а кроме того, и лень!
Мы молча лежим с открытыми глазами. Затем я слышу посапывание Сережи и, сломленный усталостью, засыпаю сам.
Где-то в глубине души еще дремлет не до конца преодоленный страх, поэтому я то и дело просыпаюсь, поднимаю голову или только открываю глаза, оглядывая поляну, в центре которой мы лежим. Всюду тихо и спокойно!! Закрыв глаза, я вновь засыпаю.
Утром, едва поднялось солнце, над наледью прогремел выстрел. Вскоре последовал залп из нескольких, почти одновременных взрывов и могучий утробный вздох.
— Это оседает наледь. Пока ты варишь завтрак, схожу посмотрю!
Через несколько минут я с трудом взбираюсь на прозрачно-голубоватую стену наледи. У краев она поднимается не меньше чем на два метра; ближе к центру толщина льда, вероятно, увеличивается до трех метров. На ноздреватой поверхности наледи почти всюду тонкий слой воды. По зияющим и скрытым трещинам эта вода уходит вниз и сливается с глухо звенящим в глубине речным потоком. Некоторые трещины так широки, что нужно через них перепрыгивать. Внизу видны большие сводчатые полости, в которых громкое эхо, как в пустой бочке, повторяет любой звук. Именно под такими сводами треск льда, стократно усиливаясь, превращается в напугавшую Нас канонаду! Теперь не остается никаких сомнений в причине загадочных выстрелов, отравивших нам половину ночи.
Идти по наледи страшновато. В любом ее месте, где прочность свода недостаточна, можно провалиться на дно промоины.
«Век живи, век учись!» — думаю я, соскальзывая на гальку и возвращаясь к костру, где Сережа уже приготовил ложки и со скрупулезной точностью разделил оставшийся кусок хлеба.
— Почему появляются такие большие наледи? — спрашивает, протягивая мне миску, Сережа.
— Наша наледь не так уж велика, — отвечаю я, стараясь не расплескать ложку драгоценного супа. — В долинах больших сибирских рек есть несравненно большие. Одна из них, в долине Индигирки, имеет даже собственное имя — Улахан-Тарын, в переводе с якутского «большая наледь». То сокращаясь, то увеличиваясь, эти громадные скопления долинного льда живут многие тысячелетия.
Наледи возникают только в условиях сурового климата на очень быстро промерзающих реках. Там, где зимние холода, сковав землю и реки, ставят преграду стоку грунтовых вод, эти воды пробиваются на поверхность и тут же замерзают, покрывая русло и прилегающие берега ежедневно нарастающей ледяной броней.
В очень жестокие морозы, когда проникшая через трещины в мерзлом грунте вода мгновенно схватывается корочкой льда, образуются многослойные водно-ледяные наплывы. Они очень опасны. В них глубоко проваливаются тракторы и машины; они встают страшным препятствием перед людьми. Попавшие в такое полужидкое крошево путники могут считать себя погибшими, если поблизости нет жилья, где можно сбросить с себя промокшую и оледеневшую одежду.
— Брр! — передергивает плечами Сережа, — вымокнуть, например, в шестидесятиградусный мороз!
— Да, один из моих друзей, будучи еще молодым и неопытным, провалился в такую живую наледь и спас себя только тем, что, не останавливаясь, бежал около пятнадцати километров до ближайшего зимовья.
— А почему, собственно, наледи образуются постоянно на одном и том же месте?
— Потому что пути подземных вод тесно связаны с геологическими разломами. Там, где разломы выходят на дневную поверхность, находятся и постоянные источники воды, благодаря которым наледи нарастают зимой до толщины в добрый десяток метров.
— Смотрите, — восклицает вдруг копавшийся в своем рюкзаке Сережа, — я нашел несколько конфет! — Он протягивает на ладони около десятка просыпавшихся из бумажного кулька карамелек.
— Давай сюда. Завтра они пригодятся нам больше, чем сегодня!
Через четверть часа, вскинув на плечи мешки и окинув привычным взглядом поляну — не забыли ли чего? — мы покидаем отныне памятное место. Всюду, где человек провел хотя бы одну ночь, он оставляет частицу своей души. Еще крепче врезаются в память места, где что-то глубоко затронуло душу. Отойдя с десяток метров, мы одновременно оглядываемся назад, как бы ожидая увидеть кого-то в опустевшем лагере. От залитого водой костра поднимается легкое облако пара и дыма. Брошенная постель из веток топорщит свои зеленые лапы.
Раздвинув ветки тальника, я спрыгиваю на галечник. Впереди стеной встают замыкающие ущелье горы. Он я поднимаются значительно выше границы леса; на голых скалах, как нарисованные, видны складки горных пород.
— Посмотри налево, видишь ту слоистую толщу гнейсов? А вон как причудливо изгибается белый слой! Это, конечно, ветвящаяся жила кварца. Если бы не спешка, нам следовало бы влезть и посмотреть, нет ли в ней руды. А на том склоне почти отвесная граница между слоистой толщей и массивными породами. Видишь, как резко серые полосатые обнажения сменяются красными скалами? Это гнейсы прорваны сиенитами, которые изучает Кейвус. Удивляюсь, куда же он все-таки девался? Боюсь, как бы не пришлось нам налаживать поиски пропавшей партии.
— Разве найдешь их в такой глухой тайге?
— Почему же нет? Правда, я надеюсь, что поиски все же не понадобятся. Но если по возвращении на метеостанцию мы ничего о них не узнаем, я радирую о высылке самолета. Придется с воздуха осмотреть все долины!
Нагретая солнцем пестрая галька хрустит под ногами. Над бегущим среди камней ручьем свешиваются букеты цветущих астр. В воздухе порхают прозрачнокрылые стрекозы. Если бы не тревога и голод, можно ли представить себе более приятную прогулку!
