Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой
А нынче город опять лесных жителей вспомнил: будет большой доклад слушать.
Он подошел к окну, отодвинул занавеску. На улице было темно. Но тут зажегся высокий электрический фонарь и осветил улицу. Внимание Михаила Петровича привлекли провода. Он вспомнил, как весной в Уську-Орочскую приезжали работники связи и просили дать им проводников, знающих тропы в горах Сихотэ-Алиня.
«Телефонную линию будем тянуть, — объяснили связисты. — Тогда можно будет прямо из Уськи-Орочской вести разговор с городом».
Выйдя из дому, долго стоял у телеграфного столба, прислушиваясь, как гудят на ветру провода, и думал: «Идет, наверно, важный разговор, иначе бы провода не гудели так сильно. А как это люди говорят по ним, понять не могу. Приеду домой — спрошу Николая Павловича. Он-то, наверно, все знает».
Намунка явился в райисполком, когда заседание уже началось. Тихонько вошел в зал, сел у дверей. Когда председатель спросил, здесь ли товарищ Намунка, Михаил Петрович встрепенулся:
— Тут!
— Пожалуйста, вам слово!
Намунка окинул взглядом присутствующих, неторопливо прошел к трибуне. Принял деловой вид, положил перед собой папку, развязал тесемки.
Перебирая одну за другой картинки, начал тихим неуверенным голосом:
— Однако, охотников в нашей Уське-Орочской сто и еще десять. Женщин будет — сто. Детишек то же самое. — И рассказал об эвенкийских семьях, перекочевавших на Тумнин. — Оленей у наших эвенков семьдесят пять. Собачек ездовых в колхозе «Ороч» восемьдесят. Да у людей свои упряжки есть. Школа — одна. Совсем, однако, старая. Днем детишки учатся, а по вечерам пожилые люди к Николаю Павловичу ходят…
Он рассказал, сколько охотничьих бригад находится в тайге, каких промышляют зверей и сколько по плану будет сдано за сезон пушнины.
— О передовых людях расскажите! — попросил председатель.
— Можно, конечно. — Он отыскал несколько картинок и назвал по имени и отчеству активистов орочей. — Что нам еще нужно? Чего не хватает? — произнес он громко, заглядывая в картинки. — Нужна новая школа на семь классов. Клуб, однако, нужен. Почту новую надо. Десять новых домов построить надо. Орочи из Копи и Акура хотят в Уську переехать.
— А сколько семей живет в Копи и Акуре? — опять спросил председатель.
— Копинка Василий Иванович, Быхинька Никанор Васильевич, Пунадинка Емельян Тарасович… — загибая пальцы на левой руке, перечислял Намунка. — Наверно, восемь семей будет.
— Скажите, товарищ Намунка, всем доктор прививку сделал?
— Всем, конечно! Прежде Николай Павлович с детишками к доктору пришел. Потом и другие потянулись.
— Были такие, что поначалу уклонились от прививки?
Намунка отрицательно покачал головой:
— Закон всем велит прививку делать.
— И шаман тоже к доктору пришел?
— Сперва не хотел, однако притащили его. Никифор Хутунка — совсем слабенький шаман. Он, как худая собака в упряжке, — мало-мало за вожаком тянется! — сказал Намунка и засмеялся, видимо довольный неожиданным сравнением.
— Что слабенький он — это правильно, а все-таки на некоторых людей еще влияет. Когда старушку Марию Антоновну хоронили, он велел лисий халат и дорогое одеяло на куски рвать. Верно это?
— Было дело, старухи рвали!
— И кое-кто по ночам в бубен колотит. Правда?
— Правда. Когда у старух кости ноют, мало-мало колотят. Думают, легче станет. — И, посмотрев на председателя, добавил: — Прежнее время без доктора жили, к шаману лечиться ходили…
— Ну, а новым учителем народ доволен? Помогает вам товарищ Сидоров?
Михаилу Петровичу стало не по себе: как же это он ничего не сказал о Николае Павловиче? Намунка быстро перебрал картинки, искал нужную, чтобы ответить на вопрос председателя, и не нашел. От волнения на лбу выступил пот. Неужели выпала из папки? Но тут же успокоился: наверно, про самого себя учитель картинки не нарисовал.
Захлопнув папку, поспешно сказал:
— Очень добрый человек Николай Павлович! Спасибо!
Доклад получился обстоятельный. Пока его обсуждали, Михаил Петрович все ждал, что кто-нибудь, наверно, начнет упрекать его, председателя сельского Совета: вот, мол, главный человек среди орочей, а говорит по картинкам… Но, к радости Михаила Петровича, все обошлось. Все, что просил в докладе, обещали дать. Все записали в решении. Значит, никто картинок не заметил.
Он возвращался в общежитие в десятом часу вечера. Дул холодный, резкий морской ветер. С мглистого неба падали хлопья мокрого снега. Намунка шел, покуривая трубку, и все еще не мог успокоиться.
Он вспомнил, как однажды учитель сравнил неграмотного человека с охотником, у которого нет ружья. Верно! Без грамоты человек слабый, с грамотой — сильный! Потом он вспомнил свою жизнь, год за годом перебирая ее в памяти, и пожалел, что слишком рано родился на свет.
«Ладно, чего там, — мысленно рассуждал он, — теперь все старое позади. Новая жизнь на Тумнин пришла. О ней теперь думать надо. Совсем малый народ орочи, — однако заботы о нем у советской власти большие».
Намунка шел, и в голове его возникали мысли одна лучше другой. А радостное чувство, охватившее его, рождало слова, которые он не мог произнести спокойно. Он шагал навстречу ветру и пел:
Тумнин-му, река отцов моих,
Светлая река отцов моих,
Долгая река отцов моих,
Живая река отцов моих,
Орочей родная река…
Больше суток Намунка добирался на нартах до Уськи. Он нигде не задерживался, давал собакам самый короткий отдых и гнал их дальше по ледяной реке. Ему не терпелось поскорей попасть домой и обо всем рассказать Николаю Павловичу.
Он вернулся в Уську вечером. На горизонте догорал закат. Ранние зимние сумерки окутали тайгу. Подогнав упряжку к дому Сидорова, он спрыгнул с нарты и постучал остолом в дверь.
— Приехал! Намунка приехал! — закричала Валентина Федоровна.
Председатель понял, с каким нетерпением здесь ждали его возвращения из города.
Не успел Намунка начать свой рассказ, как в дом набилось полно людей. Всем хотелось узнать, какие новости привез из города председатель сельского Совета. Достав свои трубки, орочи сели на пол, закурили и приготовились слушать.
— Так вот как дело-то было… — начал председатель сельсовета.
Он рассказал, где в городе жил, что ел, что видел, как докладывал по картинкам. Когда начал вспоминать, какие вопросы ему задавали после доклада, то с сожалением сказал, обращаясь к Сидорову:
— Почему-то, Николай Павлович, твоей картинки у меня не было. Забыл дать, наверно. Ну, ничего, Николай Павлович, не печалься, я про тебя тоже все сказал.
Орочи одобрительно загудели:
—
