Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.
Что касается английского военного агента Кембаля, и того участия, которое он, будто бы, принимает во враждебных действиях турок против нас, то как ни много я слышал уверений по этому поводу, но признать их основательность решительно не могу. Корреспондент английской газеты «Times», г-н Форбз (George Forbes) и я: неоднократно старались узнать и просили многих лиц сообщить, на чем основываются подобные рассказы, но мы получали лишь ответы вроде того, что «это всем известно» или что «Кембаля видели в цепи, размахивающего руками»; но ведь и мы бывали в цепи и очень может быть размахивали руками, однако, сколько известно, турки не приписывают г-ну Форбзу или мне командования в нашей армии. Г-н Форбз очень добивался узнать истину, чтоб иметь фактическое основание печатно изобличить недостойное поведение английского агента, если б только взведенное на него обвинение подтвердилось; но никаких фактов по этому предмету нельзя было получить. Наконец, странно, что об участии Кембаля в командовании турецкой армией с одинаковым азартом говорят во всех отрядах; не может же он быть вездесущим! Мне кажется, что подобное уверение следует приписать все еще тому чувству и незнанию, благодаря которым мы полагали, что турок можно «шапками закидать» и что война с ними будет нечто вроде летних маневров, только с выгодными окладами, орденами, усиленной розничной продажей газет и славой вдобавок. А в сущности, не все ли равно, Мухтар-паша или английский милорд заставляют нас терпеть неудачи? Не в них, а в нас самих дело. Вот в какую сторону следовало бы и прежде и, особенно, теперь обращать наибольшее внимание.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Разгром армии Мухтара-паши
В последней корреспонденции из Малой Азии я упомянул, что прощаясь с генерал-адъютантом М.Т.Лорис-Меликовым 2 сентября, я вышел из его палатки «обнадеженным». Дорогой, из лагеря на Караяле, до Владикавказа, надежде моей на лучший оборот дел на малоазиатском театре войны суждено было только крепнуть. Я ехал на Ахалкалаки, Ахалцих, Боржом; по всему пути встречались част и первой гренадерской дивизии, присланной нам из Москвы. Прежде, Москва не забыла нас в деле помощи раненым и больным воинам; санитарные отряды ее действовали на славу; теперь та же Москва посылала нам сроднившихся с ней гренадеров. Московская гренадерская дивизия имела самый блестящий вид. Люди — молодец к молодцу; офицеры — щеголи, в мундирах с иголочки; обоз великолепный; лошади точно львы, настоящие русские лошади; в грязи, в бездорожье выручат. Батальоны шли, как на парад, сохраняя ряды. Видно, что не кавказцы, которые на походе не любят себя стеснять. Они шли форсированным маршем, без несносных ранцев, которые везлись на арбах. Первый эшелон должен был прибыть в Кюрюк-Дара 4 или 5 сентября. За Тифлисом встречалась артиллерия первой гренадерской дивизии, а около Владикавказа несколько полков астраханских и уральских казаков. Длинные пики казаков производили непривычный эффект в горах; терские и кубанские казаки вооружены, как известно, только ружьями и шашками.
Все эти подкрепления прибыли на место в средних числах сентября. Решительных действий ждали с минуты на минуту; мы снова были в том же положении, как во второй половине июля.
Последние слова будут прочтены с удивлением; но я настаиваю на том, что в половине сентября мы были в том же положении, как и во второй половине июля. В то время нельзя было о многом писать; но теперь дело прошлое, и некоторые разъяснения могут принести лишь пользу.
В двадцатых числах июля прибыла к нашему отряду, расположенному у Кюрюк-Дара и Башкадыклара, горячо ожидавшаяся 40-я пехотная дивизия с ее артиллерией. Дивизия эта, из казанского военного округа, двигалась уж на Дунай; но из Харькова ее повернули в Малую Азию. Она была сформирована лет десять назад, на. Кавказе; полки ее носили кавказские названия: Кутаисский, Турийский, Пятигорский, Имеретинский; в ней было еще много офицеров, служивших на Кавказе, и даже уроженцев Закавказья; сам начальник дивизии, генерал-лейтенант Шатилов, большую часть своей службы провел среди кавказских войск. Назначение этой дивизии в Малую Азию было, поэтому, как нельзя более удачно; с приходом ее оживились все надежды; в лагере уж говорили, что скоро Мухтара Ивановича разжалуют опять в «мухтарку». Перед высотами Аладжи и Визинкея, на которых стояла укрепленным лагерем армия Мухтара, у нас имелись в это время следующие войска: Кавказская гренадерская дивизия, 39-я пехотная дивизия (обе вооруженные берданками), 40-я пехотная дивизия и отряд полковника Комарова, состоявший из Владикавказского и Севастопольского полков. Отряд этот пришел из Ардагана, куда была отделена часть войск от генерала Оклобжио после того, как рионский отряд прекратил свое бесплодное и кровопролитное наступление на Батум и ограничился оборонительными задачами.
Кроме того, у нас были два саперных батальона и, в случае надобности, из Ардагана могло быть временно притянуто еще несколько стрелковых батальонов. Всего, таким образом, мы имели до четырех пехотных дивизий. Артиллерией мы были очень богаты, имея до 140 орудий, в два раза больше, нежели у турок. Кавалерия наша состояла не менее как из десяти казачьих полков и трех драгунских: Нижегородского, Северского и Тверского. За исключением недавно прибывшей 40-й дивизии, все эти войска были уже закалены в боях, привыкли к победам и горели нетерпением выместить на турках последние неудачи. Ряды батальонов и эскадронов были пополнены недавно приведенными молодыми солдатами; продолжительная стоянка успела восстановить силы людей и лошадей. В успехе хорошо задуманного сражения нельзя было сомневаться. С этой целью предполагалось, между прочим, часть войск послать в обход, сзади Аладжи, и затем, совокупными силами прорвать слишком растянутый фронт турок, ударив на Авлияр и Визинкей, со стороны Большой и Малой Ягны, которые не были еще заняты неприятелем, и откуда на рекогносцировке 16 июля мы имели возможность хорошо осмотреть турецкие позиции. Как приготовительную меру для выполнения этого плана, можно считать, что 1-я бригада 39-й пехотной дивизии и саперный батальон выдвинуты были к Ани, а часть 40-й пехотной дивизии остановлена была неподалеку от переправы чрез Арпачай, у Кигяча, откуда эти войска могли начать свое обходное движение. Генерал-майору князю Щербатову, с летучим отрядом кавалерии, приказано было осмотреть позиции в тылу неприятельского расположения, и он вполне благополучно выполнил это поручение.
В это время, неожиданно для всех, центр тяжести военных действий стал переноситься в эриванский отряд, имевший, как уже теперь для всех ясно, лишь второстепенное значение. Расположенная у Ани, 1-я бригада 39-й пехотной дивизии, с соответственным числом орудий, была направлена 24 июня к Игдырю: с ней посланы туда же тверские драгуны и два казачьих полка. 2 августа по тому же направлению двинут Кубанский полк той же дивизии, а 11 августа — остальной, Елизаветпольский полк и, вдобавок еще, один полк 40-й дивизии. Таким образом, в течение двух недель, вместо решительных действий, на которые все рассчитывали, главные силы наши на малоазиатском театре войны очутились в меньшем числе, нежели до прихода 40-й дивизии.
