Джон Теннер - Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера
Стояла поздняя осень, и через два дня после того, как мы покинули Черепашью гору, внезапно наступил холод, начались ливни и снегопады. В непогоду пали две лошади, и многих воинов ожидала гибель. Но у большинства оджибвеев были пуккви из бересты такой величины, что под ними могли укрыться чуть ли не трое мужчин. Они поспешили на помощь беззащитным, и так удалось защитить от непогоды почти весь отряд.
Как только буря утихла, мне передали, что Ба-гис-кун-нунг разыскивает меня, чтобы призвать к ответу за уведенную лошадь. «Хорошо, – сказал я, – у Ба-гис-куи-нунга осталось по меньшей мере две лошади. Если он будет поносить меня за одну украденную лошадь, то я заберу другую». К полудню явился сам Ба-гис-кун-нунг, но Ва-ге-то-та, Ке-ме-вун-нис-кунг и другие друзья были наготове, чтобы предотвратить насилие. Он подошел ко мне, когда я поджаривал себе кусок мяса, и простоял примерно два часа, смотря сурово в мою сторону. Затем он ушел, так и не проронив ни слова.
Через два дня еще 200 ассинибойнов пустились в обратный путь. Остававшиеся индейцы осыпали их оскорблениями, но, видимо, это не произвело никакого впечатления. Дезертирство мелкими группами стало теперь обычным явлением. Надеясь положить этому конец, вожди приказали 50 самым решительным юношам идти в хвосте отряда, но это не помогло.
Когда до деревни, на которую мы собирались напасть, было уже не больше двух дней пути, нас осталось всего 400 человек; но еще через день и среди них немногие соглашались следовать за Мач-а-то-ге-вубом. Он поднялся в обычное время и пошел вперед один. Но, пройдя одну милю и увидев, что никто за ним не идет, вождь остановился посреди прерии и сел на землю. Время от времени к нему присоединялся то один, то другой индеец, но на каждого из них приходилось примерно 20 сбежавших. Вместе со своим молодым шурином я решил ждать, чем все это кончится. Увидев, что в отряде, первоначально состоявшем из 400 человек, нашлось только 20 воинов, готовых идти за вождем, мы к ним присоединились. Не успели мы пройти несколько шагов, как один из возвращавшихся домой ассинибойнов умышленно поджег траву в прерии. Это заставило всех нас, за исключением вождя и еще одного-двух человек, повернуть назад. Вождь подошел к самой деревне сиу, день-два тайком бродил вокруг нее, но был замечен и бежал, так ничего и не предприняв. Сиу некоторое время преследовали нас и даже приблизились на такое расстояние, что мы их видели. Но нападать они не стали и мы все благополучно вернулись домой. Так закончился этот большой военный поход, к которому мы так тщательно готовились и на который возлагали большие надежды. На обратном пути Ке-ме-вун-нис-кунг отобрал лошадь у ассинибойна, устроившего пожар в прерии, и избил его, а тот не посмел сопротивляться.
По прибытии в Пембину мы устроили попойку, как полагается отряду, вернувшемуся из похода. Я принял в ней участие, но пил в меру. Когда я был уже навеселе, кто-то презрительно отозвался о моем ружье, поломанном Ва-ме-гон-э-бью. Свой нож я одолжил индейцу, собиравшемуся нарезать табак, но у костра лежала заостренная палка, на которой поджаривают мясо. Я схватил ее и, увидев лошадь Ва-ме-гон-э-бью, стоявшую у его палатки, воткнул палку в бок животного. При этом я громко выкрикивал те же слова, что и Ва-ме-гон-э-бью, когда ломал мое ружье. Лошадь рухнула на землю, но подохла лишь на следующее утро.
Я собирался вернуться к Лесному озеру с пятью другими воинами. Но наш предводитель Ша-гвау-ку-синк после этого случая испугался и еще ночью скрылся на маленьком каноэ. Я не хотел уезжать ни ночью, ни на рассвете, чтобы Ва-ме-гон-э-бью не подумал, что внушает мне страх. Я не отходил далеко от его палатки, пока не увидел его самого и Нет-но-кву. Затем я обменялся рукопожатием со всеми своими друзьями и только после полудня отправился за Ша-гвау-ку-синком, который поджидал меня в лесу. Ва-ме-гон-э-бью не сетовал на потерю лошади. Вероятно, он был даже этим доволен, ведь каждый индеец всегда ждет возмездия за совершенное им правонарушение. Таков обычай индейцев, и человека, не сумевшего отомстить, все презирают.
У Болотного волока (Маскег) нас неожиданно настиг сильный снегопад и жестокий мороз. Деревья трещали на морозе, но вода в болоте еще недостаточно промерзла, чтобы выдержать тяжесть наших тел. В довершение всех бед мы не могли и плыть дальше в своих каноэ. Даже напрягая все силы, не удавалось стронуть лодки с места. Голодные и совсем изнемогшие, мы уселись, чтобы подумать о том, как выйти из положения, как вдруг увидели женщин, которые брели от Лесного озера, волоча свои легкие каноэ по воде, льду и снегу, доходившему им до колена. Это были моя жена, жены Ша-гвау-ку-синка и Ба-по-ваша, которых сопровождала моя теща.
Три других наших спутника направились к Лесному сзеру, где остались их жены. Женщины высмеяли нас, оказав, что мы похожи не на воинов, а скорее на старых баб, которые, испугавшись мелкой воды и льда, залезли в примерзшее каноэ и дрожат от холода. Они захватили с собой кукурузу, осетров и другие продукты. С ними мы возвратились к последнему месту нашей стоянки, где отдыхали несколько дней, а затем пошли к реке Ред-Ривер, чтобы провести там зиму.
Снега на Ред-Ривер не было, но стояли такие холода и земля так промерзла, что добыть хоть какую-нибудь дичь казалось невозможным. Несколько дней я охотился без успеха, и мы уже сильно страдали от голода, когда мне с большим трудом удалось подкрасться к болотному лосю. Но только я собрался прицелиться, как прибежала моя любимая собака, которую я оставил в палатке, и спугнула лося. Вернувшись домой, я подозвал собаку к палатке и сказал, что по ее вине вернулся к детям без пищи. После этого я убил собаку и накормил ее мясом семью.
Другие семьи тоже испытывали крайнюю нужду, и меня попросили прибегнуть к охотничьей магии. Тогда я послал Ме-цхик-ко-наума за своим барабаном и, до того как приступить к молитвам и песнопению, велел своей семье лечь в таком положении, чтобы не шевелиться по меньшей мере до полуночи, пока я не кончу. Я всегда ощущал свою полную зависимость от власти какой-то невидимой высшей силы. В минуты отчаяния и опасности это чувство особенно обострялось. Молился я очень ревностно, глубоко убежденный в том, что мои неотступные просьбы дойдут до некоего высшего существа, которое благосклонно им внимает и готово снизойти к мольбам. Я умолял его проникнуться состраданием к горю моей семьи. Назавтра мне удалось убить болотного лося, а вскоре начался сильный снегопад, спасший нас от голодной смерти.
Но изобилие еще не пришло в наши палатки. Как-то, охотясь, я набрел на след медведя. Собаки три дня бежали по следу зверя, и я шел за ними, не отставая, но задержать медведя не удавалось. Мои мокасины и ноговицы разорвались в клочья, и я почти умирал от голода. Пришлось возвратиться домой только с восемью фазанами. Тогда Ме-цхик-ко-наум, Бе-по-ваш и другие индейцы покинули нас. Как только мы остались одни, я смог добывать достаточно дичи, чтобы прокормить свою семью. В начале весны друзья возвратились к нам, и мы вместе перекочевали в деревню у Лесного озера.
