Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)
То место, где я оказался, по здешним меркам считается очень цивилизованным. Селение состоит аж из пяти (может быть четырех, точно не помню) деревянных домов. Порожних строений, каких обычно полно в байкальских селах, нет — все заселены либо семьями, либо бобылями, либо кем-то еще.
Ко мне подошел мужик лет 45-ти с лопатообразной бородой, точь-в-точь как из фильмов застойных времен про Сибирь или про допетровскую Россию. Я не подозревал, что людей с такой колоритной наружностью можно встретить в наше время вот так запросто. Оказывается — можно. Не имею в виду только длинную бороду, которую можно найти, если захотеть, и в большом городе, в Москве, например. Но там длиннобородый человек смотрится неестественно и надуманно, как клоун. Здесь же в глухомани все по-другому — как будто так и должно быть. Я смотрел на бороду, на дикие горы, обросшие дремучим лесом, на Байкал, и мне казалось, что вот сейчас девятнадцатый век.
Нет, все-таки знал раньше одного такого по фамилии Воронин, имени не помню. Работал он тогда, в 80-е годы, там же, где и я — в Сахалинском комплексном научно-исследовательском институте. Отличался от всех прочих сотрудников учреждения бородищей до пояса. Бороду брить перестал после того, как упал в тайгу вместе с вертолетом. Спасатели прибыли не сразу, а лишь через несколько дней. За это время пострадавшие схоронили одного пассажира, а главный пилот, сильно ударившись головой при посадке, сошел с ума и все время грозился лишить жизни научного сотрудника Воронина. Намаялся он с летчиком, и когда вернулся домой, решил больше бороду не брить.
Мужчина, который стоял передо мной, скорей всего в авиакатастрофах не участвовал. Он выглядел так колоритно по естественной причине длительного существования в глуши. Его звали Виктор, но сначала он представился по имени-отчеству и даже произнес название своей должности, что-то вроде: "старший государственный инспектор заповедника Берег Бурых Медведей". Я не запомнил ни отчества, ни точного названия должности, которой он очень гордился. Мне ни к чему. Не люблю гордиться ничем, а тем более чужими званиями, поэтому окрестил его просто лесником. На что Виктор попытался обидеться и начал втолковывать мне, что между инспектором и лесником большая разница. Так и не сообразил в чем эта разница заключается, но мы подружились.
Надежды попариться рухнули. На территории поселения мыс Покойники банька всего одна, и та не Виктора, а метеоролога, но он уехал в Кочериково отвозить немца-путешественника, который сломал ногу. Вернется наверное к вечеру. Но баня мне все равно не светит, потому что топить ее надо 12 часов!...
— Такого еще не встречал. Может, здесь не принято дверь в парилку закрывать, или воздух сильно разрежен, или еще чего?... — недоумевал я.
— Народ на Байкале встречается обычно странный и каждый по-своему: одни без ружья в одиночку путешествуют, другие — баню по 12 часов протапливают, — быстро нашелся Виктор.
Мне сразу стало легко на душе оттого, что я, со стороны такой необычный, ничего особенного из себя по здешним меркам не представляю а даже наоборот, очень гармонично вписываюсь в байкальскую жизнь.
Но наполовину мне все-таки повезло: баню недавно топили и там осталось немного горячей воды. Не кости погреть — так хоть помыться.
Все равно здорово. Вода, разогретая с помощью дров, обладает дивными свойствами: она радует тело и придает необычайную легкость дыханию. Как только умоюсь такой водой, то голова кружится, будто перед засыпанием.
Можно ли испытать счастье с помощью двух ведер горячей воды? Очень даже запросто — надо в холодном климате преодолеть полтысячи километров на весельной лодке, а затем помыться — и ты в раю.
Виктор позвал в гости и кажется задался целью закормить. На столе — изобилие яств, блюда в основном рыбные. Начали с копченой щуки, потом перешли на омуля, который оказался совершенно сырым (жена Виктора перепутала бочку и достала только что выловленную рыбу), но меня это не смутило и я съел несколько рыбин. За омулем последовал хариус, потом бутерброды с его же икрой, через некоторое время на столе появилось мясо нерпы и только потом чай. Я объелся, разомлел и вспомнил Дальний Восток.
Моему сахалинскому корешу старшему электромеханику НИС "Искатель" Валерке Булычеву понравилась девушка, которая подошла и начала на него смотреть в то время, как он в центре дальневосточного городка Ванино раздаривал детишкам конфеты "Косолапый мишка". Валерка стоял на площади и разбрасывал конфеты в разные стороны подобно сеятелю. Заприметив девушку, он запустил в небо остаток конфет вместе с кульком, подошел к ней и произнес: "Девушка, глядя на Вас, мне хочется жить!".
Мне тоже хотелось жить, как тогда Валерке Булычеву, но только от общества Виктора и его жены. За время моей жизни на материке, после того как покинул замечательный остров Сахалин, я успел отвыкнуть от душевных людей и даже начал сомневаться в их всамделишном существовании. А здесь на Байкале не могу им нарадоваться.
Я был странником и встречали меня как странника. От этого в душе происходит праздник, самый настоящий праздник, а не тот, который отмечен в календаре.
Не люблю календарные торжества — мне на них скучно. Мне скучно видеть пьяные морды, отпускающие плоские шутки. Даже Новый Год не люблю, оттого что должен радоваться по расписанию. Праздник — это радость, радость для души. Если этого нет — все остальное не имеет смысла.
Когда уехал с Сахалина и сделался материковым жителем, то разучился радоваться жизни. Я уже забыл что это такое — настоящая радость общения. Когда только собирался на Байкал, то меньше всего думал о встречах с людьми. Я хотел чего-то прекрасного, непонятно чего, но только не человеческого общества. В последнее время от людей у меня одни расстройства. А здесь, неожиданно для себя увидел людей такими, какими они и должны быть — радостными и добрыми. Я радовался людям. Я открыл их для себя заново. Я открыл целый новый мир — мир людей. Это величайшее открытие для меня, потому что я уже устал и приготовился дожить жизнь до конца отдельно. И не потому, что так решил, а потому, что перестал видеть в людях людей. И в значительной степени не во мне причина. Мой народ терпит страшное бедствие. Корабль, на котором мы все вместе куда-то плыли, утоп, и кому-то в голову пришла идея, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И понеслось. Мы стали не спасать себя, а топить друг друга. В таких условиях выживают не сильнейшие, а гады, которые в последствии нарожают себе подобных. Они уже народились и уже живут, придумывая новые немыслимые жизненные устои.
Есть у нас в Крыму альпинист-одиночка по кличке Фантик. Залез как-то Фантик на скалу и грохнулся вниз. Лежит переломанный и смотрит в небо. Проходит мимо него группа туристов. И как вы думаете, что произошло? Ребята бросились оказывать первую помощь пострадавшему отважному альпинисту, а один из них, самый выносливый, побежал в ближайший населенный пункт вызывать горноспасателей? Ничего подобного. Ребята перешагнули через покалеченное тело героя и пошли дальше — они боялись куда-то опоздать и не захотели задерживаться. Фантика подобрал лесник случайно.
