Тур Хейердал - Путешествие на "Кон-Тики"
Мы вышли на ступени, и тогда все собравшиеся открыли рты и запели... Марсельезу! Вождь, знавший слова, был запевалой, и пели они хорошо, несмотря даже на то, что некоторые старухи на высоких нотах спотыкались. Здорово им пришлось, наверно, прорепетировать! Перед ступенями развевались французский и норвежский флаги, и на этом закончилась официальная часть церемонии и приема вождя Теки. Он спокойно отступил в сторону, и церемониймейстером стал выскочивший вперед тучный Тупухое. Он энергично взмахнул рукой, и собравшиеся запели другую песню, На этот раз она звучала лучше, потому что они сами придумали мелодию и слова были полинезийские. Петь свои собственные хула (мелодии) они умели. Мелодия была такой чарующей в своей трогательной простоте, что у нас мурашки побежали по спине. Южные моря покорили нас. Несколько человек выступали запевалами, и через определенные промежутки времени хор подхватывал припев. Мелодия была с вариантами, хотя текст был один и тот же:
"Здравствуйте, Тераи Матеата и твои люди, пришедшие к нам на Рароиа через море на паэ-паэ, здравствуйте! Оставайтесь у нас надолго и поделитесь с нами воспоминаниями, чтобы мы всегда были вместе, даже когда вы уедете в свою далекую страну. Здравствуйте!"
Мы попросили их спеть эту песню еще раз. Поборов первую робость, они оживлялись все больше и больше. Тупухое попросил меня рассказать народу, как мы прибыли по морю на паэ-паэ - все ждали этого повествования. Я начал говорить по-французски, а Тека переводил фразу за фразой.
Моего выступления ждали необразованные, но в высшей степени смышленые коричневые люди. Я рассказал им, как я жил раньше среди их собратьев на островах Южных морей, где впервые услышал об их первом вожде Тики, который привел их праотцев на острова из таинственной страны - о ней никто уже больше ничего не знал. Но в далекой стране, называемой Перу, правил когда-то могучий вождь, которого звали Тики. Народ называл его Кон-Тики - Солнце-Тики; он говорил, что происходил от солнца. Тики с людьми исчез из своей страны на больших паэ-паэ, и поэтому мы, шестеро, считаем, что он был тем самым Тики, который прибыл на эти острова. Так как никто не верил, что на паэ-паэ можно перейти океан, то мы сами отправились на плоту из Перу. И вот мы здесь. Значит, это возможно.
Тека перевел эту краткую речь, и тогда Тупухое - весь огонь и пламя - выскочил перед собравшимися и зачастил по-полинезийски, размахивая руками, указывая на небо и на нас. И в потоке его речи беспрестанно повторялось слово "Тики". Он говорил так быстро, что следить за ним было невозможно, но собрание глотало каждое слово и было, видимо, в восторге. Тека же, когда пришло время переводить, был в явном замешательстве.
Тупухое сообщил, что его отец, дед и прадед и их прародители рассказывали о Тики и говорили, что Тики был их первым вождем, а сейчас он находится на небе. Но затем пришли белые и сказали, что предания их предков были сплошной ложью; Тики никогда не существовал. Его совсем не было на небе, потому что там был Иегова. Тики был языческим богом, в него нельзя верить. Но вот теперь мы, шестеро, приплыли на паэ-паэ через море. Мы первые белые, которые признали, что его предки говорили правду и Тики действительно жил, хотя теперь он умер и находится на небе.
Мне стало не по себе - ведь я, может быть, свел на нет всю работу миссионеров. Я поспешил объяснить, что Тики - в этом нет никаких сомнений - жил, но сейчас он умер, и в этом тоже нет сомнений. Но был ли он на небе или в аду, об этом знал только Иегова. Тики, вероятно, был великим вождем, как Тека или Тупухое - возможно, даже более великим, - но он был смертным человеком.
Мое объяснение вызвало припадок веселья и удовлетворило наших коричневых друзей, и их одобрительные кивки подтвердили, что мои слова произвели впечатление. Тики жил - это основное. А если он сейчас и был в аду, тем хуже для него. Тупухое предположил, что в таком случае шансы увидеть его увеличиваются.
Три старика вышли вперед и пожали нам руки. Не было сомнения, что именно они хранили память о Тики, и вождь рассказал нам, что один из стариков знал множество преданий и исторических песен времен их предков. Я спросил старика, есть ли в преданиях какое-нибудь указание на то, откуда пришел Тики. Ни один из стариков не мог припомнить ничего подобного. После долгого и тщательного размышления старик прошамкал, что Тики взял с собой ближайшего родственника. по имени Мауи, и в песне о Мауи говорится, что на острова он пришел из Пуры, а слово "Пура" употребляется для обозначения места, откуда восходит солнце. Если Мауи прибыл из Пуры, заметил старик, то и Тики пришел оттуда, и мы, шестеро, прибыли на паэ-паэ также из Пуры - в этом нет никаких сомнений. Я рассказал коричневым людям, что жители уединенного острова Мангарева, расположенного неподалеку от острова Пасхи, не имели никакого понятия о каноэ и в наше время выходили в море на больших паэ-паэ. Этого старики не знали, но им было известно. что у их предков также были большие паэ-паэ. Они постепенно исчезали, и сейчас от них остались только название и предания. В давние времена, заметил самый древний из стариков, для паэ-паэ существовало и другое слово: они назывались "ронго-ронго", но это слово сейчас исчезло из языка, оно упоминается только в древнейших преданиях.
Это слово представляет интерес, потому что Ронго, произносимое на некоторых островах как Лоно, является именем одного из самых известных легендарных предков полинезийцев. Он всегда описывается человеком со светлыми волосами и с белой кожей. Когда капитан Кук впервые прибыл на Гаваи, население встретило его с распростертыми объятиями. Они приняли его за своего белого родича Ронго, вернувшегося на большом парусном корабле из страны предков после длительного путешествия, во время которого родилось и умерло много поколений. И, наконец, следует заметить, что на острове Пасхи ронго-ронго было обозначением загадочных иероглифов, тайна которых была утеряна с исчезновением последних грамотных "длинноухих".
Старикам хотелось поговорить о Тики и ронго-ронго, а молодежи не терпелось послушать о китовой акуле и путешествии по морю. Но нас ждало угощение, да и Тека устал переводить.
Всем жителям деревни было разрешено подойти и пожать нам руки. Мужчины бормотали "иа ора на" и чуть ли не вывертывали нам руки. Девушки подходили, изгибая стан, и приветствовали нас застенчиво и робко, а старухи что-то шептали и показывали пальцами на наши бороды и белую кожу. Дружелюбие сияло на всех лицах, и было совершенно не важно, что мы не понимаем друг друга. Если они говорили нам что-то непонятное по-полинезийски, то мы отвечали той же монетой по-норвежски, и это вызывало всеобщее веселье. Первое, чему мы выучились по-полинезийски, было слово "нравиться". И если к тому же мы могли показать, что нам нравится, то мы получали немедленно эту вещь, и все оказывалось очень просто. Если же мы говорили "нравится" и отворачивались при этом, то это означало "не нравится". Имея такой запас слов, мы прекрасно разговаривали, пока не познакомились со всеми ста двадцатью семью жителями деревни. В конце концов мы заняли место за длинным столом рядом с обоими вождями, и деревенские девушки начали обносить нас восхитительными блюдами. Пока одни занимались угощением, другие украшали гирляндами цветов нашу шею, а венком голову. Цветы издавали чудесный аромат и были прохладными и освежающими в жаркое время. Так началось это радушное празднество, которое фактически закончилось много недель спустя, когда мы покинули остров. Глаза у нас широко раскрылись, и изо рта потекли слюнки при виде стола, ломившегося от поросят, цыплят, уток, свежих омаров, полинезийских рыбных блюд, плодов хлебного дерева и кокосового молока. Мы набросились на яства, и наши коричневые друзья развлекали нас полинезийскими песнями, а молодые девушки танцевали вокруг стола.
