Майкл Пэйлин - От полюса до полюса
Танзанийский базар
Семь вечера. Отправляемся в вагон-ресторан, чтобы пообедать. На выбор курица или рыба с рисом или картошкой. Здесь жарко и людно, но находится и нечто знакомое. Металлическая табличка изготовителя над дверью гласит: «BREL, Derby 1980»[50]. Ну конечно, эти потрепанные вагоны, катящиеся по восточноафриканскому бушу, ничем не отличаются от вагонов British Inter-City. И при всем своем облике они лет на тридцать моложе тех, в которых приходится ездить на работу жителям лондонских пригородов.
Танзанийцы из народности маконде славятся резьбой по дереву. Фигурки изображают персонажи мифов и легенд
Мы часто останавливаемся, и я начинаю жалеть, что поел в поезде. Возле вагонов устраивается целое пиршество — на столах отварные куры, рис и бобы, подаваемые горячими с внушительной сковородки. Через окно можно купить кебаб, живую курицу и даже утку. На всех остановках я замечаю какое-то особенное настойчивое звяканье. Сперва мне кажется, что его производят цикады, но теперь я понимаю, что это дети, несущие свой товар — сигареты или бананы — в одной руке, зажимают в кулаке другой монетки и звенят ими, чтобы привлечь удачу.
Когда мы отъезжаем от Итиги, расположенного в 105 милях от Додомы, появляется наш проводник Мбего, похожий на призрак, в белой шапочке, синей рубашке и брюках, с бесформенным свертком, завернутым в зеленый брезент. Из свертка он извлекает мое постельное белье и стелит его с бесконечной тщательностью и аккуратностью. Позже я вижу его сидящим в проеме открытой двери вагона и задумчиво поглаживающим по голове сидящего рядом с ним молодого человека.
Наступает ночь, а вместе с нею темнота приходит в вагон: свет выключен. Перед сном читаю «Сердце тьмы» Джозефа Конрада[51] при свете фонарика. Снаружи Африка… «…ее тайна, ее величие, удивительная реальность ее прикровенной жизни».
День 103: От Додомы до Кигомы
Мне снятся тысячи шаркающих ног, говор странных голосов, кудахтанье кур, крики младенцев, звук влекомых мимо тяжелых предметов, звяканье, ругательства и непонятные крики. Мои глаза широко раскрыты, но я ничего не вижу. Окно мое загорожено. Шумы нарастают, становятся более громкими.
Утром оказалось, что наш поезд стал короче, и вагон-ресторан теперь тоже другой (часы в нем стоят на 8:10, а не на 1:05). За завтраком, состоящим из яичницы, вареной картошки, хлеба, маргарина и трех стаканов сладкого чая, я слышу объяснение вчерашнего сна. Вскоре после полуночи наш поезд остановился в Таборе, чтобы состав разделили и перегруппировали в три отдельных поезда. Патти и Крейг провели три часа на платформе, стараясь проследить, чтобы наше оборудование не уехало на север в Мванзу или на юг в Мпанду. Патти удостоилась предложения вступить в брак. Крейг, увы, такового не получил. Анжела пыталась помочь им и посветить фонарем, но наконец поняла, что все маневрирование в Таборе координируется с помощью фонарей.
Идем в вагон-ресторан на одиннадцатичасовой завтрак Вагон закрыт. Все окна занавешены какой-то тканью.
В экспрессе Кигома, Танзания
Вокруг неуверенные улыбки. Впрочем, кроме меня никто не встревожен. Я делаю вторую попытку через полчаса и обнаруживаю, что сдержанные улыбки превратились в искреннее веселье, хотя дверь ресторана по-прежнему остается закрытой. Наконец изнутри появляется просто сияющий солдат.
— Это девочка, — объявляет он.
Оказывается, едва ли не точно в тот самый миг, когда впервые после Средиземноморья мы оказались на 30-м меридиане, в вагоне-ресторане экспресса Дар-эс-Салам — Кигома родилась крохотная девчушка. Факт этот, на мой взгляд, с самой лучшей стороны характеризует вагон-ресторан, и я нахожу в нем очень доброе предзнаменование в отношении продолжения нашего путешествия.
В данное мгновение Меркурий давно уже находится не в ретрограде, дела идут сами собой, если и без особого комфорта, то, во всяком случае, гладко, и в конце дня по последней дуге мы въезжаем в Кигому, опоздав всего на три с половиной часа. Густой и тяжелый жар вливается в открытую дверь. Дети выскакивают из зарослей бананов, папайи и манго, чтобы помахать поезду. Мбего сидит на ступеньке в конце нашего вагона. Никаких признаков напряженности и стресса…
Вокзал Кигомы представляет собой отличное старое здание колониальных времен, и при своих арках и лоджиях вполне мог бы располагаться где-нибудь на севере Италии. Большие вокзальные часы стоят — в точном соответствии с прекрасной традицией TRC. А вот и информация по ведомству Департамента бесполезных фактов: из таблички на двери одного из помещений я узнаю, что начальник станции, Stationmaster, на суахили будет «стешинимаста».
На постой нас везет не особо речистый мужчина средних лет в ухоженной «тойоте-королла». На одном из окон переводная картинка с изображением папы римского. Наш таксист оказывается заодно врачом и приносит нам извинения за то, что не везет в гостиницу кратчайшим путем:
— Понимаете ли, не дорога, а сплошные выбоины.
Объезд приводит нас на колдобины красноземной грунтовки, с которой мы, распугивая кур и коз, попадаем к невысокому и ничем не примечательному фасаду железнодорожного отеля.
Ребенок, родившийся в вагоне-ресторане экспресса Кигома, Танзания
Разгружаемся — в пятьдесят третий раз. Кигома, высота над уровнем моря 2541 фут, население 50 044 человека, лишь самую малость отклоняется от нашего меридиана со своими 29,36 градусами восточной долготы. Так мы завершаем свой долгий обходной маневр на восток, начатый после Хартума и проделанный за тридцать дней, — к счастью вовремя, чтобы застать нечастый, но жизненно важный для нас паром до находящегося уже в Замбии Мпулунгу.
Клем, которому подобало бы чувствовать себя триумфатором, появляется из регистрационной комнаты в противоположном настроении. Как оказалось, в отеле никто и слыхом не слыхал про наши заказы, и у них не хватает места для всех. Кигома отнюдь не усыпана гостиницами, поэтому поиск альтернатив представляет для нас жестокий удар. Клем и Анжела приступают к небыстрому поиску нашей брони, а я через пустынный и неприглядный вестибюль попадаю в место, способное привести в хорошее расположение духа всякого, в каком бы расстройстве он ни находился. Несколько щербатых бетонных ступенек приводят меня на поросший травой бережок, уставленный столиками и зонтами, а за ними волны широкого сине-зеленого озера в летаргическом сне лижут грубый красный песок пляжа. Озеро Танганьика, образующее передо мной узкую бухточку между двумя невысокими травянистыми мысами, тянется вдаль, к тающим в дымке утесам Заира, прежнего Бельгийского Конго, «Сердца тьмы» у Конрада.
