Тим Северин - Дорогами Чингисхана
Конечно, Чингисхан воспользовался прирожденными охотничьими навыками монголов. Групповая охота всегда позволяла им запастись мясом. В степи обитают различные виды оленей: дзерены, сайгаки с их странными носами, кабарга. Бегают стада куланов — диких ослов, чье мясо съедобно, но приблизиться к осторожным и быстрым куланам очень непросто. Некоторые охотники преследуют добычу или подкарауливают ее в засаде у водопоя, но чаще всего используется метод облавы. «Изрядную часть своей пищи они добывают на охоте, — писал Рубрук. — Охотясь на диких зверей, они собираются большим числом и окружают место, где, как известно, водятся звери. Наездники постепенно съезжаются, пока животные не оказываются заключены в тесный круг. Тогда их расстреливают из луков».
Чингисхан превратил мелкие охотничьи облавы в широкомасштабные военные учения, принимать участие в которых был обязан каждый взрослый мужчина. В начале действа конные разведчики оценивали размеры стада и расстояние до него, а главный охотник определял место забоя животных, которое могло находиться за сотни миль от точки старта. Затем рассылались отряды всадников, образуя фронт в 75 миль шириной. Всадники ехали, убивая на своем пути все живое и гоня животных перед собой.
Дисциплина и согласованность были абсолютными. Лисы и даже волки, встреченные на пути, считались честной добычей. Гонка могла продолжаться недели, а то и месяцы. По ночам выставляли часовых, следивших, чтобы ни одно животное не выскочило из оцепления. Охотников, которые позволяли уйти хотя бы зайцу, жестоко наказы вали. Согласованность действий позволяли улучшить сигналы, разведка, маневры, определенная скорость продвижения. На поле боя монгольский воин ценился не только за личную силу и храбрость. Он привык соотносить свои действия с действиями соратников и воевать в составе подразделения, что во много раз повышало его возможности во время сражения.
Постепенно животных сгоняли к полю для финальной бойни, где сам каган пускал первую стрелу в массу перепуганных животных. Это был сигнал к началу избиения. Монголы убивали не всякое животное, попавшее в западню. (Будто эхом этих обычаев звучат слова казахов об уважении к орлам.) Когда каган считал, что жертв уже достаточно, он приказывал остановить расстрел, и цепь размыкали, выпуская на волю выживших.
Глава 14. Черная Смерть
Согласно «Сокровенному сказанию», среди монгольских племен, обитавших вблизи Бурхан-Халдуна во времена Чингисхана, жил народ под названием урианхай. Рубруку рассказывали о них как о людях, надевающих на ноги отшлифованные кости и ездивших на таких «лыжах» по льду и снегу. Сегодня этот народ составляет всего 1 % населения Монголии, он знаменит своими традиционными песнями и танцами. Их горловое пение хууми звучит очень зловеще, исполняется дребезжащим голосом, который требует большого напряжения, поэтому исполняют эти песни обычно мужчины. Различные звуки получаются напряжением губ, горла, груди и живота, возникает эффект одновременного звучания нескольких голосов, в которых слышатся клокотание потока и завывание ветра в горах. Во время бешеных танцев исполнитель трясет руками и плечами. Группы полукочевых урианхаев живут в Баян-Улгийском аймаке вместе с казахами. По моей просьбе шофер пообещал свозить нас к их стойбищу, которое находилось неподалеку от китайской границы.
Он вез нас через самые безрадостные места Алтая. Покинув охотников с орлами и Ходжанияза, мы начали долгий медленный подъем через ряд каменистых долин. Скалы отливали унылым аспидным цветом. Где не было зазубренных утесов, открывался вид на неровное, холмистое пространство, через которое прокладывали дорогу лысые покрышки джипа. Путешествовать на этой развалюхе было не так романтично, как на лошади, зато мы могли гораздо эффективнее прочесать местность в поисках урианхаев, которые казались неуловимыми. Эта местность и в лучшее время года была негостеприимна, а теперь здесь и вовсе не попадалось признаков жизни. В том месте, где шофер рассчитывал встретить урианхаев, не оказалось ни единого кочевника. Вокруг скалистого выступа на склоне горы лежали туши 15–20 овец. Они лежали рядком, будто трава на покосе, словно животные внезапно попадали и умерли. Они могли бы погибнуть от болезни, но пустая долина и голые склоны рассказали другую историю. Дожди в Монголии — явление локальное, и когда через стойбище Камрана прошел буран, здесь, в долине, случился жестокий потоп. Наш шофер предположил, что кочевники попросту ушли с гибнущих пастбищ, на которых смыло тонкий слой плодородной земли вместе с травой, и отправились выше в горы. И мы тоже двинулись дальше.
Наконец мы добрались до перевала и по другую сторону от него обнаружили широкую котловину. В этом месте легко опознавался кратер потухшего вулкана. На темно-серых крутых склонах растительность отсутствовала. Только скалы, щебенка да острые выступы породы. На дне котловины виднелось мелкое озерцо со стоячей водой. Кайма из рассохшейся грязи показывала, что вода отступает, что озеро когда-то было вдвое больше, чем сейчас. На дальней стороне долины на склоне проступали еле заметные зеленые оттенки. На одном из таких пятен толпились коровы и лошади, объедая скудные поросли травы. Еще выше по склону стояло с полдюжины войлочных шатров, не таких высоких, как казахские юрты. Значит, это и были гыры урианхаев.
Мы съехали к озерцу, миновав двух урианхайских табунщиков, угрюмо гнавших маленький табун изнуренных лошадей по плоскому дну котловины. От озера нас отделяло 700–800 ярдов, когда Док вдруг крикнул шоферу, чтобы тот остановился. Когда машина встала, Док велел осторожно ехать назад. Он достал платок, закрыл им нос и принялся с беспокойством высматривать что-то сбоку от машины. «Теперь стой! Стой! — крикнул он. — Дальше не двигайся!» А потом указал свободной рукой на то, что казалось по размеру могильным холмиком, а по форме напоминало кротовью горку с норой посередине. Сперва я не мог разобрать, на что он показывает, но потом заметил, что в норе что-то движется. Сперва мне показалось, что это дохлая лисица, — ветер ерошил длинный, красивый рыжий мех. «Это сурок! Он умирает», — сказал Док.
Я не мог понять, почему он так волнуется. Это и в самом деле был сурок, свернувшийся у своей норы, возможно, уже мертвый или умирающий. Но сурки здесь не являются чем-то особенным. По всей Монголии мы видели сотни и сотни этих зверьков. Эти степные грызуны размером с небольшого барсука обычно стояли столбиками, когда мы проезжали мимо, свистом предупреждая сородичей, и долго наблюдали, как мы удаляемся. Лишь убедившись, что опасность миновала, они прыгали в свои глубокие норы. Сурки для пущей безопасности кормятся на удалении от своих нор, пробираясь под землей и делая вылазки на поверхность, чтобы подышать, как киты, идущие под паковыми льдами. Пржевальский оставил хорошее описание тарбагана, как называют его монголы:
