Тим Северин - Дорогами Чингисхана
На первый взгляд они выглядели такими же войлочными шатрами, как и монгольские гыры. Но даже в сумерках мы с Полом быстро усмотрели различия. Казахские юрты имели другой профиль. Они выше и легче, конус крыши более заострен, и вообще, они были просторнее типичных монгольских гыров. Но если войти в казахскую юрту, различия становятся просто ошеломляющими. До дома Камрана, друга Хожданияза, мы добрались почти в полночь, потому что он решил поставить свою юрту в дальнем конце долины. Это был шатер, крайний к границе. Несколько раз нам пришлось останавливаться и спрашивать дорогу. Один раз мы спрашивали у семьи, в которой на привязи держали пойманного волчонка. Когда мы наконец добрались до юрты Камрана, из темноты вынырнула неясная фигура и приветствовала нас, приглашая внутрь. У Камрана был генератор, и, войдя в юрту, он его запустил. Загорелась одинокая лампочка, висевшая по центру, и осветила внутреннюю обстановку.
Внутри не было ни одной неукрашенной поверхности. Полотна между потолочными балками были раскрашены красным и черным, между балками вились и переплетались длинные цветные ленты. Пол покрывали толстые ковры белого войлока с узорами в виде оленьих рогов по краям. Хозяйственные ящики были окрашены в светлые тона и отливали металлическими вставками. Вышивка покрывала все мыслимые места. Вышитые подушки, покрывала, вышитые полотна стен, вышивки на стенах… Кровати у стен казались маленькими меховыми афишными тумбами — все стены возле них были увешаны вышивками. И нигде узоры не повторялись. Там было такое множество цветов и оттенков, фигур и завитушек, птичек, цветов, лошадей, абстрактных изображений и просто набросков! Все это изобилие и богатство убранства впечатляло тем более, что жена Камрана каждый стежок сделала сама. Таковы традиции — казахская женщина не должна украшать свой дом ничем дареным или купленным. Когда казашка впервые выходит замуж, она переезжает в пустую юрту и за время семейной жизни должна показать свое умение и вкус, украшая жилище. И в этом жене Камрана не было равных.
Сам Камран был взволнован прибытием таких нежданных гостей. Мы оказались первыми европейцами, которых он увидел, и я уверен, что мы были вообще первыми, кто поднялся так высоко в горы, чтобы навесить его в летней юрте. Все же он постарался встретить гостей максимально учтиво и устроить их с наибольшим удобством. Мы отнесли к разнице между обычаями монголов и казахов то, что Камран был главой своей семьи в гораздо большей степени, чем монгольский табунщик. Но уважительное отношение и высокий статус не мешали ему при этом быть хорошим хозяином. В отличие от замкнутых аратов, он хлопотал вокруг нас, выясняя, хорошо ли мы устроились, расспрашивал о новостях, делал комплименты Ходжаниязу.
Затем, пока жена готовила еду, мы сидели или полулежали на толстом светлом войлоке с красной, фиолетовой и желтой вышивкой, а Ходжанияз пел. Оказалось, что наш гид — почти профессиональный певец. Он достал двухструнную домбру и энергично забренчал на ней, мешая народные казахские напевы с популярными песнями из казахских и монгольских фильмов. Давно прошла полночь, когда супруга Камрана подала нам еду, и снова я поразился отличиям от обычаев монголов. Снова мы ели баранину, но на сей раз мясо было нежным и благоухало приправами. Перед едой тарелки начисто вымыли в горячей воде, что редко приходилось видеть в монгольских гырах. И последнее поразительное отличие — никто не предлагал шимин. Мы запивали еду молоком яка. Хотя казахи и живут в коммунистической Монголии, вдали от проповедников ислама, они разделяют мусульманское предубеждение против алкоголя. Они не перегоняют архи и не пьют самогон.
В два часа ночи мы почувствовали неодолимую усталость. Камран с женой настелили шестидюймовый слой войлока. На него улеглись в ряд Ходжанияз, Пол, Док, я и шофер, затем наши хозяева укрыли нас толстым слоем тяжелых войлочных одеял. По краям, где к телу подбирался ледяной воздух, они подложили вышитые подушки, устроив из нас этакий бутерброд. Так мы и заснули.
Четыре часа спустя я проснулся и стал разглядывать разноцветный потолок юрты. Дневной свет пробивался в щели вокруг двери и у пола и казался необыкновенно ярким. Высокие потолочные балки были тоньше и длиннее, чем в монгольском гыре, они дрожали и поскрипывали на сильном ветру, как такелаж легкого судна. Было страшно холодно. Пожилой казахский шофер крепко спал рядом. Он был прекрасным гидом и, казалось, находил друзей в любой юрте, но сейчас он громко храпел, и изо рта у него плохо пахло, поэтому я решил вставать. Выбравшись из человеческой кучи, я натянул башмаки, тихо подошел к двери, толкнул ее и замер.
Мир за дверью оказался ослепительно белым. Теперь стало ясно, почему лучики света, проникавшие в юрту, казались такими яркими. Ночью над Алтаем пронеслась ранняя снежная буря и принесла от трех до четырех дюймов снега. И если мы за ночь не заметили перемену погоды, то устройство казахской юрты можно только похвалить. Рядом, в тридцати ярдах, стадо яков сбилось в кучу, защищаясь от ветра. Снег на шкурах смерзся в сосульки. Черные пятна фыркающих зверей ярко выделялись на сверкающей белизне свежего снега. Дальше лежало белое полотно долины под голубым небом с редкими завитками высоких перистых облаков. Ветер гонял поземку, будто по долине пробегали белые ручьи. Стояла первая неделя августа, а в горах Алтая уже выпал снег. Это первый сигнал для кочевников — пора думать о перегоне стад и табунов на нижние пастбища.
Прошлой ночью, в темноте, трудно было оценить, насколько высоко мы забрались. Но теперь, глядя на ослепительный снег, чувствовалось, что мы стоим на самом коньке крыши Средней Азии. Палатка Камрана находилась у верхнего края долины, почти возле гор водораздела. Сразу за нами высилась огромная скала, как контрфорс великой вершины. Накануне вечером Камран сетовал на небольшой недостаток этого «окна» на запад. «Русские», — сказал он. Мы находились всего в паре миль от советской границы. Никто из монгольских чиновников не знал, где мы пропадаем без их присмотра. Это была земля казахов, и казахские кочевники ходили по ней, как им было угодно.
Чуть ниже стояла еще одна юрта, третья — примерно в четверти мили, в стороне. Через полчаса я увидел, как из них стали выходить казашки. Очевидно, внезапный снегопад не внес никаких перемен в их повседневные заботы. Женщины облачились в толстые теплые одежды и валенки и замотали головы большими шерстяными платками. Они принялись бить и толкать недовольных яков, привязывали самок и доили их. Ветер усилился, поднимая маленькие снежные вихри и бросая пригоршни снега в работающих женщин. Они сидели на маленьких стульчиках, наклоняя головы к заледенелым ячьим бокам, чтобы снег не сыпал в глаза, и продолжали работать голыми руками.
