60 дней по пятидесятой параллели - Виктор Николаевич Болдырев
— Что ты все крутишься?
— Та-а… третью переправу нынче делаю, они за мной на конях гонятся.
— Кто?
— Та-а, завфермой, жалко ему помочь людям…
Вот и речка. Бурлит, мчит мутные струи в хлопьях грязной пены. Да разве можно здесь переправиться! Федорыч сосредоточенно заматывает тряпками прерыватель, затыкает воздухоочиститель; подцепил трос и захлопнулся наглухо изнутри. Зарычал бульдозер, пошел в воду, раздвигая волны стальной грудью. Скрылись гусеницы, вода подобралась к кабине, бурлит. А «Москвич» уже плывет как амфибия. За стеклом, словно из воды, торчит голова Федорыча с курчавой шевелюрой.
Поток не успевает залить машину, бульдозер уже выбрался на противоположный берег, вытягивает мокрый наш вездеход. Переправились. Жмем мозолистую ладонь хлопца.
— Та-а, ничего. Нужно ж помогать людям, — улыбается он, — теперь вам прямая дорога.
Едем дальше, а позади долго еще стоит на бульдозере невысокий вихрастый хлопчик и машет замусоленной кепкой.
Кругом сказочные зеленые поля — пшеница зеленым-зелена. Оглядываем живой волнующийся океан. Ведь должны же созреть колосья. Погода еще солнечная, жаркая будет. Соскучились по голубому небу, теплу, степному зною.
Плодородная здесь степь. Ишим близко, район исконного степного земледелия и уже оперившихся целинных совхозов. В долине Ишима деревни с российскими домиками в резных наличниках. Навстречу едут телеги с русским людом. По Ишиму издавна селились, обстраивались русские переселенцы.
— Наконец-то! Железная дорога…
Большая станция с элеватором, водокачкой, пристанционными постройками, кварталами домиков — целый городок в степи.
— Атбасар!
Проголодались. Ищем столовую. Вот она — красивый подъезд, пахнет чем-то вкусным. Столовая не хуже московского кафе. На дюралевых полках разные блюда — выбирай любые. Ставь на поднос, двигай к кассирше. Проглотили по два обеда, и снова в путь. Выбираемся на большой тракт.
— Батюшки! Ну и дорога!
Разбитая, размытая, вся в выбоинах — скачем, как сайгаки, на колдобинах, то и дело в топких лощинах застреваем, выталкиваем машину из луж, измазались в грязи. Валентин бурчит:
— Черти. Разрисовали на карте областную дорогу, а тут хуже полевой — прыгай по ямам!
— Дружки художников рисовали — картографы. Намалюют одно, а в жизни другое, — лукаво подмигивает Федорыч, — сюда бы их покувыркаться…
Машина для механика как живое существо. Его возмущают плохие дороги — вдвое меньше живут машины, гробятся на колдобинах; преждевременно стареет резина, расходуется лишнее горючее, в уборку зерно рассыпается. Пропадает труд и время — миллионы государственных средств. Куда дешевле хорошую дорогу построить! Дорожное строительство на целине — нерешенная проблема.
Снова и снова застреваем, барахтаемся в грязи, проклинаем дорожников. Продвигаемся черепашьим шагом, пять километров в час. Сколько же времени нужно, чтобы достигнуть Целинограда, а там еще Павлодар, Кулунда…
Теперь, наверно, починили эту дорогу, а тогда досталась она нам трудно. Смеркаться стало, а мы только-только в Новоалександровку въехали. Протиснулись по раскисшей улице, выбрались за околицу через лесочек на гладкий выгон. Поодаль от дороги стоит старая-престарая ветряная мельница с могучими ободранными крыльями, точно с гравюр старинных сошла. Неподалеку пасется оседланный, взъерошенный конек, рядом избенка, харчевня, что ли? Отворится сейчас дверь, и выступит из придорожной таверны Дон-Кихот со своим другом Санчо.
— Ночуем? — спрашивает Сергей Константинович.
— Посмотрим старинку! — откликается Федорыч.
Сворачиваем с большой дороги к мельнице. Вмиг ставим нашу оранжевую палатку. Странный вид у нашего бивака под сенью крылатой мельницы. Художник ныряет в машину и вдруг появляется в длиннющих резиновых сапогах — ботфортах, подпоясанный широким кожаным ремнем, с алюминиевой миской на голове, с крышкой от кастрюли вместо щита, тощий, загорелый…
Вот и копье — шесты от нашего бредня. Дон-Кихот подходит к коню, взгромождается на седло и, пригнув пику, устремляется к мельнице. Запечатлеваем на пленке «рыцаря печального образа» в двадцатом веке.
Пришел хозяин коня — пастушонок, с любопытством разглядывает развеселившихся путешественников. И вокруг хорошо: облака расступаются, открывают ясное предвечернее небо. После дождей зазеленел крошечный луковичный мятлик — будто подстрижен машинкой. Телята разбрелись по выгону.
К мельнице подкатывает автомашина с бидонами — привезли телятам сепарированное молоко. Со всех ног кидаются они к машине, взбрыкивают на бегу, мычат, хвосты дыбом. Замелькали белые халаты телятниц. К нам подходит молодой шофер — сухощавый, черноволосый, с тонкими воронеными усиками, чеченец. Приехал он с Кавказа на далекий Ишим во время войны с отцом, матерью, братьями и сестрами. Отец и мать на родину недавно вернулись и детей зовут в горы. А они в степи выросли, привыкли к ишимским просторам; школу здесь окончили, братья на русских девушках поженились, сестра замуж вышла. Нравится им степь.
— Зачем туда ехать — тут лучше! Дома новые строим, сады посадим. И жена у меня хорошая, ласковая, думать о ней и то радость…
Не слышен акцент в речи молодого чеченца, не подумаешь, что кавказец. Таких жгучих брюнетов много и среди славян. Девчата зовут, аукают шофера, они напоили своих четвероногих питомцев и спешат домой в село. Приятно, что сын далекого Кавказа нашел свое место в жизни.
Появился мельник, и мы отправляемся осматривать мельницу. Крылья не работают — опутаны проволокой. Жернова вращаются моторами. Если починить крылья — можно сэкономить много горючего. Мельник говорит, что бревна длинного нет для починки крыла, за ним надо ехать далеко.
Федорыч тут же нашелся:
— Было бы желание, а бревно найдется. Похоже, руководители колхоза у вас шляпы.
Подходят телятницы, окружают нас.
— Вы про нашего председателя пропишите. Совсем о людях не думает — ему что люди, что чурбаки.
Девушки рассказывают, как председатель колхоза дрожал над каждой картофелиной, не выдавал на трудодни ни грамма. Уродилась картошка на удивление — крупная, в два кулака. Ну и сгнила. Свалили ее в кучи за сараем, так и пропала без толку.
В этом мы убедились сами, когда побывали там. Вернулись хмурые,
