Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц
Да, но как же из этой мешанины добывают зерно? Тут на каждую кучу нужна своя Золушка!
На анатолийском току, в том числе и на том, куда завернули мы, измельченную солому вместе с зерном укладывают затем в длинные бурты, бока буртов тщательно выравнивают и ждут ветра. Но не просто первого ветра, а такого, который будет дуть равномерно и не сильно, чтобы не разносить солому и мякину по полям. Но ветер не должен быть и чересчур слабым, иначе весь труд пропадет. Он должен быть как раз таким, что дует сейчас.
Веять, однако, тоже нужно уметь. Мать одного из маленьких голышей схватила большие деревянные вилы и показала, как это делается. Она подбросила высоко в воздух немного измельченной соломы и наметанным глазом определила, на какое расстояние отлетает самая легкая мякина, а затем двинулась по верху бурта как комбайн. Солома взлетает в воздух, только успевай смотреть. Зерно тут же падает обратно на бурт, грубо нарезанная солома ложится рядом с зерном, а груды мякины растут в стороне, в пяти метрах от того места, где они взлетали вместе с зерном в воздух.
Можно подумать, что главный работник тут ветер. Но взгляните на руки молодой женщины. У дровосека ладони и то мягче!
А куда же подевались мужчины? Ах, мужчины! Можно сказать, что круглый год у них праздник. Отобрав у детей утенка, они решили тоже поиграть.
Мустафа Кемаль Ататюрк, правда, заменил им фески на кепки, а женщинам велел снять чадру. Но посягнуть на мусульманские обычаи, задеть их глубоко он не решился. Когда-то в Турции царило такое разделение труда: женщины гнут спину на поле, мужчины воюют. Султан постоянно нуждался в солдатах, чтобы заткнуть ими многочисленные прорехи в империи, распростершейся на три части света. Но султаны вымерли, турецкая держава сжалась до размеров Малой Азии, а мужчины… мужчины посиживают себе дома, чешут языки за чаем, на поле дают указания женщинам. О турецком палаше они давно забыли, а вилы и вожжи считают ниже своего мужского достоинства. Так и живут, как при султанах.
Вот так. Двадцатый век движется в Анатолии только по шоссе.
А средневековье продолжает ходить как заведенное вокруг стожка скошенной пшеницы в облике пары коней или коров и возницы. Животные хорошо знают, стоит ли на санях кто-нибудь или же они пусты. Тут не приляжешь в тени, покрикивая на них издали: «Но, пошел, не стой!» Вот на сани встала женщина с ребенком в руках. Она баюкает его, кормит. Ее сменяют дочь или сын, ребята лет десяти, иногда с букварем в руках. Те, что посообразительней, пристраивают на санях примитивное сиденье, чтобы во время работы у них ноги не болели.
Но самую удивительную молотилку мы видели неподалеку от Эфеса: в средневековые сани с каменной теркой был впряжен… трактор. У этого изобретения было одно бесспорное преимущество: в зерно не падал помет, который с утра до вечера сбрасывают молотилки на живой тяге.
Коровьи брикеты
Но и после того, как зерно отделено от мякины, их все еще связывает общая судьба. Отдохнули женщины, которые с утра до вечера веяли зерно по ветру, очищая его от соломы, протерли засоренные, слезящиеся глаза, стряхнули с себя груды пыли и еще раз окинули взглядом дело рук своих. Потом мужчины ссыпали урожай в мешки и увезли.
Мешки сложили тут же у дороги, неподалеку от недостроенного элеватора, в островерхие штабеля длиною добрых сто метров. Многие тонны золотистого зерна лежат под открытым небом. Часть его уже забросали мякиною, прикрыв сверху соломой, а теперь рабочие попарно засыпают пирамиду зерна сухой землей, ловко снизу вверх, словно штукатурят дом. Не хватает транспорта, чтобы быстро вывезти зерно. И вот оно снова под охраной мякины. Придется подождать, пока до него дойдет очередь…
А измельченная солома и мякина тем временем в другом месте выполняют еще одну важную роль: руки женщин и детей тщательно перемешивают их с коровьим пометом, лепят из этой смеси лепешки и раскладывают их на ровном месте на земле. Через несколько дней солнце испечет лепешки. А когда над анатолийским горным плато завоют холодные осенние ветры, когда в безлесной Турции зима спросит, что ты делал летом, тогда коровьи брикеты будут помянуты добрым словом.
«Это ваше!»
Турки удивительные люди. Скажем прямо: мы их полюбили.
Для того чтобы турок полюбить, нужно прежде всего избавиться от всех пугал, которые турецкие власти подсовывают туристам в виде всякого рода запретов. Потом необходимо также избавиться от укоренившихся в умах европейцев представлений о кровожадных турках с ятаганом в руке и кинжалом в зубах, словно ветер несущихся сквозь пылающие селения и города и срубающих головы «христианским собакам». Нужно позабыть, что под знаменами пророка они некогда стояли у стен Вены и в Словакии, дошли даже до Южной Моравии, где, скажем к примеру, в Штрамберке по сию пору во время храмовых праздников продают «турецкие уши» из сладкого теста как доказательство того, что здесь когда-то хозяйничали бритоголовые варвары [22].
Так вот, таких турок в Турции вы не встретите.
Зато вы встретите здесь людей безгранично гостеприимных и добросердечных. Основная черта их характера, гостеприимство, связана в какой-то мере с исламскими традициями, широко открывающими паломнику двери любого дома. Внешним проявлением уважения к пришельцу бывала чашка кофе. Но поскольку сегодня в стране, которая прославилась добрым кофе, которая приучила мир к понятию «турецкий кофе», на эту роскошь нет валюты, символом гостеприимства стал чай. Чай предложит вам совершенно посторонний человек, с которым вы только что вступили в разговор. Ни слова не говоря, вам принесут чай в пузатых чашках, по очертаниям напоминающих сплюснутую восьмерку, и поставят на прилавок книжной лавки, пока вы роетесь в книгах. Вам подадут его в парикмахерской, чтобы не так долго тянулось время ожидания. В любой час дня и вечера среди прохожих снуют мальчишки с подвешенными за шею на цепочках медными подносами, на которых всегда стоят чашки, наполненные чаем, либо уже пустые, которые они непрерывно наполняют в чайных из самоваров и предлагают всем, на кого хотят распространить свое гостеприимство. Если вы придете к кому-нибудь и под рукой не окажется чая, хозяин предложит вам грушу, яблоко, гроздь винограда, а то и что-нибудь посолиднее.
Мы двигались из Измира в Кушадасы. Перед Сельчуком мы увидели первый цветущий хлопчатник и остановились, чтобы сделать снимок. Тщательно осмотрев и сравнив эти кустики с аргентинским, египетским и перуанским хлопком, мы решили взять щепоть земли для бактериологического анализа в Пражском биологическом институте. Взяли и насыпали землю в мешочек. Вдруг откуда ни возьмись метрах в двадцати появился человек с ружьем.
