Евгений Устиев - По ту сторону ночи

Ущелье уходило от перевала крутыми обрывами. Красные граниты сменились темно-зелеными вулканическими породами, которые рассекались жилками кварца с гнездами серебристой молибденовой руды.

Обшаривая скалы и отбивая образец за образцом, я забыл о времени; работа на обнажениях незаметно затянулась до вечера. Опомнившись, я увидел, что солнце спустилось к горам. С перевала свалился ледяной ветер. Пора было думать о ночлеге.

В полукилометре у подножия крутого склона с крупно-глыбовой осыпью стройным букетом расположилась семья лиственниц. Деревья были плотно окружены кустами низкорослого кедра — стланика. Это хорошая защита от ночного ветра. Спустя четверть часа я уже собирал валежник для костра.

Стемнело. Пылали смолистые дрова. Высоко поднявшееся пламя освещало верхушки лиственниц. Тонкие веточки трепетали под напором горячего воздуха. Подкатив большой гнилой пень, я сел у огня, ожидая, пока нагорит жар, чтобы вскипятить чай и разогреть консервы.

…Можно ли быть равнодушным к магии разгоревшегося костра? В самой его глубине раскаленные угли то вспыхивают ярким пламенем, то, мерцая, угасают; по ним бегут колеблющиеся тени и взвиваются вверх синие огоньки. То тут, то там из охваченной огнем ветки с шипением вырываются тоненькие струйки пара и в звездной россыпи углей скользит дрожащая волна света. Взгляд проникает в самые недра пламенной стихии и остается там привороженный; нужно усилие, чтобы оторваться от этой волшебной игры света и теней.

Поужинав банкой мясных консервов и выпив крепкого, пахнущего дымом чая, я располагаюсь на ночлег. С наветренной стороны костра разложены мягкие ветки стланика, справа под рукой лежит заряженное ружье. Под головой у меня корявый пень с удобной впадиной между сучками. В просветах между кружевными верхушками лиственниц сквозит сине-черное небо. Над зубчатой горой по ту сторону ручья алмазной каплей переливается Венера. Впереди над долиной повисла семизвездная Медведица.

Костер тихо потрескивает. Изредка он вспыхивает ярче, вырывая из темноты живую стену кустов. Круг света от огня очень невелик — всего несколько шагов. Сейчас в этом круге весь мой мир; за его границей все темно, непроницаемо и таинственно.

Закурив папиросу, я ложусь на спину и, не поворачивая головы, смотрю то на углубившееся в бесконечность небо, то на упругую темноту за костром. Медленно ползут ленивые мысли.

— Почему мы боимся ночи? В темноте нам всегда неспокойно. Только свет избавляет от этого странного и унизительного чувства…

Я глубоко затягиваюсь. Прозрачная струя табачного дыма, закрутившись в нагретом воздухе, тает над костром.

— Человек — существо дневное. С незапамятных времен ночь была полна для него опасностями. Беда — невидимая и неслышная… Звери… Потом призраки… Боязнь чего-то неведомого… Страхи вживались веками… Мы боимся темноты по тысячелетней привычке… Вот так же комнатные собаки, перед тем как лечь, все еще уминают по привычке своих далеких предков несуществующую траву на паркете.

Папироса погасла. Во рту остался противный вкус жженой бумаги. Я бросаю окурок на раскаленные угли. Он выстреливает облачком дыма и мгновенно сгорает.

— А что, если сейчас встать и войти в темноту? Не стоит… Боюсь? Конечно, это смешно, но боюсь! У костра не так страшно… Спасительное кольцо света в бездне ночи! Магический круг? Да, пожалуй, именно от светового ореола вокруг костра и появился когда-то мистический круг древних жрецов и чародеев… Гоголевский бурсак, что читал псалтырь у гроба прекрасной ведьмы, тоже, как стеной, очертил себя меловым кругом. Впрочем…

В этот момент в ночную темноту ворвалась тревога. На одной из невидимых лиственниц что-то пронзительно запищало, зацокало и заскрипело. Надо мной бесшумно пронеслась и исчезла за костром большая тень. Я было вздрогнул, но сейчас же усмехнулся над своим испугом. Это пролетела на своих перепончатых крыльях белка-летяга. Она оборвала ленивое течение моих мыслей. Теперь ночной лес внезапно ожил для меня. Мне кажется, что за всяким моим движением пристально следят невидимые глаза. Приподнявшись на локте, я беспокойно вглядываюсь в темноту. Но кругом по-прежнему тихо.

Поправив дрова в костре, я вновь улегся и на этот раз решил думать о пройденном маршруте.

— Граниты, лавы, кварцевые жилы с рудой… Следовало бы, вероятно, задержаться на ночь у красных скал, чтобы еще раз осмотреть их утром. Вдруг я упустил там что-нибудь важное?

Однако мысли о работе помогали плохо; потревоженное воображение заставило меня долго ворочаться на смолистых ветках и вздрагивать от шорохов в кустах. В конце концов я все же задремал.

Разбудил меня холод, который пробрался за воротник и леденил спину. Я подумал, что проспал целую вечность, но, взглянув на часы, разочарованно вздохнул. Часовая стрелка едва подползала к двенадцати. Настоящая ночь только начиналась!

Бревна перегорели и откатились от угасающего костра. Пришлось встать и подтянуть их к огню. Наваленные сверху сухие сучья с треском вспыхнули, и костер ожил. Поеживаясь, я вглядываюсь в темноту. Холодно переливаются поднявшиеся высоко над землей звезды. Под слабым ночным ветерком тихо шелестят мохнатые ветки стланика. Река затихла. Замолчала даже звонко бурлившая у большого камня струйка воды.

До рассвета далеко. Только сон может сократить бесконечно долгие ночные часы. Пока я возился с костром, моя хвойная постель остыла. Ночная роса осела на ветки, и я долго согревал их своим телом. Наконец вместе с теплом пришел сон. Я постепенно проваливался в него, как в мягкую перину.

Но вот еще во сне меня охватил смутный страх. Он возник как тяжесть в затылке и постепенно распространился до кончиков пальцев. Неясный, все нараставший ужас навалился на меня каменной громадой. Я задыхался, силясь сбросить с себя этот груз, но он неотвратимо давил на грудь, вызывая ощущение беспомощности и близкого конца. Вдруг тяжкий гром потряс землю. Я судорожно рванулся и… открыл глаза.

Разбудивший меня грохот продолжался наяву. С крутой, нависшей над рекой осыпи неслась каменная лавина. В сухой дроби, которую выстукивали мелкие камни, различались отрывистые глухие удары больших глыб. Обвал стремительной массой катился вниз, и его гром раскатистым эхом отдавался в ущелье.

Я вскочил и, машинально схватив ружье, взвел курки. Сердце бешено колотилось.

Обвал, спускаясь по склону горы, постепенно терял свою силу. Лишь некоторые камни докатились до кустов стланика у края осыпи. Один из небольших камней влетел в костер, рассыпав тучу искр и разбросав угли. Меня окутало пахнущее пылью облако дыма. Затем все стихло.