Г Метельский - По кромке двух океанов
Но вот дорожка уходит вверх, на сопку, заросли бамбука и лопухи остаются внизу, и мы попадаем под власть кунаширского леса. Издали он кажется черным, но стоит чуть углубиться в него, как поражаешься огромному разнообразию красок.
Вот стоит, широко раскинув ветви, великолепный куст шиповника с очень крупными оранжевыми ягодами. Жительницу Крайнего Севера, лиственницу, обвивает фиолетовая толстая лиана. Дно ручья устлано ярко-красной крупной галькой. Тут же пятном на обнаженном клочке скалы распластался натек серы чистейшего бледно-лимонного цвета.
— Магнолия, — объясняет мой юный спутник, останавливаясь возле высокого дерева с мясистыми глянцевыми листьями.
Да, южная, вечнозеленая магнолия рядом с елью, лиственницей, пихтой. Где еще увидишь такое странное, противоестественное соседство!
На Кунашире вообще многое необыкновенно, непривычно. Черные бабочки махаоны величиной с летучую мышь. Кошки без хвоста, более похожие на рысь, чем на своих сестер с материка. Гортензия, которая у нас растет в цветочных горшочках, а здесь обвивает деревья от корня и до вершины. Грибы со шляпками диаметром в двадцать сантиметров.
— Осторожно! — прерывает мои размышления Петя. — Ипритка, смотрите не дотроньтесь… — он показывает на опаленный осенью стелющийся кустарник.
Это — сумах, метко прозванный на Курилах иприткой. Я привык его встречать на Кавказе, в Крыму, там он в большинстве безвреден, а здесь ядовит. Стоит прикоснуться к нему, как через сутки-двое начнется сильный зуд и на коже вскочат болезненные красные пузыри.
Подъем в некоторых местах крут, я сажусь на ствол поваленного дерева перевести дух и прислушиваюсь. К шуму леса присоединяется какой-то посторонний шум, он то затихает, то усиливается. Наверное, это шумит океан.
Так оно и есть. Редеет лес, с горушки открывается величественный вид на безграничный водный простор и широкий песчаный берег.
Я, конечно, предупрежден, знаю, что увижу здесь, и все равно открывшаяся панорама поражает своей нереальностью. Весь огромный пляж дышит, словно живой. Какая-то таинственная сила то тут, то там вздымает песок, он лениво шевелится, образуя круглую воронку, и из этой воронки начинает бить струя воды. Через некоторое время она уходит в свое раскаленное вулканом подземелье, чтобы спустя минуту-другую снова вырваться наружу. И так все время. Трогаю песок, он, понятно, тоже теплый, даже горячий, если копнуть глубже.
Между фонтанами воды на этом живом, шевелящемся берегу торчат обрубки стальных труб — буровых скважин. К одной из них подходит молодая женщина с блокнотом в руке, поворачивает вентиль, и в тот же миг воздух вокруг буровой становится белесым от облака пара, который с гулом вырывается из трубы. Через несколько минут мы знакомимся, и техник-гидролог Наталья Поселенова рассказывает о своей гидрологической партии, которая пробурила на Горячем пляже тридцать шесть скважин и теперь следит за их режимом. Решается вопрос о строительстве второй в стране геотермальной электростанции. Первая построена на юге Камчатки. Кунашир — еще одно место, где люди хотят заставить работать даровое тепло земли.
Поздним вечером природа удостаивает меня удивительным и редким зрелищем, которое можно увидеть только вблизи Курильских островов. На фоне черного неба, над океаном вдруг возникает светящийся столб. Становится отчетливо видно облако, будто его подсветили прожекторным лучом. Это так называемый курильский свет, который, как выяснили ученые, возникает в результате взаимодействия вулканического тепла с частицами водяного пара. Вскоре свет гаснет, и в разрывах облаков опять показываются крупные, обмытые дождями звезды.
…Тамара Константиновна оказалась права: самолеты не летают всю неделю. За это время она сжилась с постояльцами, успела у каждого расспросить, откуда он родом, чем занимается, по какому делу приехал в Южно-Курильск, и в меру сил старается помочь им. Старенький телефонный аппарат работает с полной нагрузкой.
— Директора мне… Василий Иванович? Здравствуй, дорогой. Это Тамара Константиновна. Тут у меня живет один мальчик, жалуется на тебя. Ну отпусти ты ему, пожалуйста, что он просит. Нет наряда, говоришь? Будет наряд, как только самолеты пойдут…
Через минуту она звонит в райком комсомола.
— Валерий, это ты? Тамара Константиновна. Послушай, голубчик, помоги ты этой девахе перевестись на другую работу. Ты знаешь, о ком я прошу.
Кому- то она пытается достать икры («Хоть три баночки»), кому-то билет на ближайший пароход («Две недели сидит человек, сколько ж можно!»).
Через день доходит очередь и до меня.
— Аэропорт? — кричит в трубку Тамара Константиновна. — Девочки, когда вы летать начнете? Ну не вы, самолеты когда летать начнут? Завтра, говоришь? Так вот, имей в виду, тут надо одного хорошего товарища на Сахалин отправить. — Она еще что-то устраивает, за кого-то хлопочет и, закончив разговор, победоносно смотрит на меня: — Завтра обещают один борт до Александровска. Полетите?
Разным исследователям Сахалин своей формой что-нибудь напоминал. Например, Чехов сравнивал его со стерлядью. Зоологу А. М. Никольскому почудилось, что остров имеет вид суковатой дубинки, положенной прямо на меридиан. Эту дубинку во всю ее длину природа расщепила на две половины, различные по своему виду: одна как бы выстрогана из тундры, голая и безлесная, другая — из таежной области Сибири.
Мы подлетаем к той половине, которая «выстрогана» из леса. Ветка теплого течения Куросио обогревает эту западную часть Сахалина, оттого она и покрыта лесом.
У входа в Александровскую гавань стоят, насупившись, Три Брата, похожие на Трех Братьев, стерегущих вход в Авачинскую бухту. Так же сердятся возле них буруны, так же угрюмы эти три черные скалы. На них 10 июля 1890 года смотрел с палубы парохода «Байкал» Антон Павлович Чехов, и они напоминали ему знакомых по Крыму Трех Монахов.
В Александровске я первым делом ищу музей Чехова. Он на тихой улице его имени — небольшой одноэтажный дом на четыре окна, с дверью под козырьком. Здесь останавливался Чехов. В музее — прижизненное издание книги «Остров Сахалин», несколько личных вещей писателя, серия линогравюр его племянника С. М. Чехова. Тишина…
О Сахалине в России в ту пору знали мало, разве что по невеселой песне «Бежал бродяга с Сахалина». С ней перекликались выстраданные, как и эта песня, слова Чехова: «…кажется, что будь я каторжником, то бежал бы отсюда непременно, несмотря ни на что…»
Много воды утекло с тех пор. На месте печально знаменитой александровской каторжной тюрьмы построен стадион, и сейчас на нем тренируются бегуны и волейболисты. В Александровске — бывшем Александровском посту, где находился центр царской сахалинской каторги, — живет сто тысяч человек. Это хорошо спланированный город с большой квадратной площадью в центре, березами и тополями, так украшающими его широкие улицы, и базаром, на котором в дополнение к рыбным деликатесам продают липкие от смолы кедровые шишки.
