60 дней по пятидесятой параллели - Виктор Николаевич Болдырев
Агроном листает странички истертого блокнота. Ближайшие соседи получают в среднем десять центнеров зерна с гектара.
— Наш совхоз, — говорит агроном, — сможет давать государству полтора-два миллиона пудов зерна.
В руках хозяйства есть еще один важный козырь — степные пастбища. Когда мы осматривали Дамдинский совхоз, там было семь тысяч овец и две с половиной тысячи рогатого скота. А держать можно на этих пастбищах впятеро больше. Ведь под боком, кроме пастбищ и сенокосов Тургая, зреют на полях кормовые культуры.
Дождь перестал. Распростившись с агрономом, огибаем вал плотины. Насыпанная колхозниками пятнадцать лет назад, она удерживает воду в большом водохранилище, и теперь ее на усадьбе хватает. Всю совхозную территорию пересекает Сарытургай — приток Тургая. Он принимает из балок и ложбин сток талых вод. Если построить плотины — можно напоить скот на отделениях, фермах и на пастбищах. Это большое преимущество Тургайской степи!
Хороши тут степные дорожки. Едешь как по асфальту. Не успели оглянуться — открылась усадьба нового совхоза. Целый лагерь у заросшей тальником речки — палатки, землянки, мазанки, ряды строящихся домов. Это Бюректальский совхоз, где поднимали целину молодые трактористы Кушмуруна. Совсем недавно тут была дикая степь, буйные приречные кусты, вероятно, те самые, в которых Елена и Галка случайно услышали разговор, ранивший душу маленькой украинской девушки. Теперь на этом месте большой степной поселок — памятник славных дел кушмурунских целинников.
Пообедали в столовой совхоза, сплетенной из ивовых прутьев, за длинным самодельным столом, покрытым голубой клеенкой. Борщ из свежих овощей со сметаной, рисовая каша с душистым сливочным маслом, горячий чай.
Вокруг машины собрались целинники. Дотошные женщины разглядели под газетой яблоки из наурзумского сада. Обступили нас, просят продать хоть по килограмму для ребятишек, а у нас всего два килограмма. Говорим женщинам:
— Наседайте на директора, пусть машину пошлет в наурзумский сад — ведь гнутся там деревья от яблок.
Около машины крутится много детворы. Федорыч роздал яблоки ребятишкам. Засверкали они глазенками, смеются. Сажать нужно сады в целинных совхозах, не волынить, не откладывать этого нужного дела. И люди в поднимающихся садах почувствуют себя дома, навечно осядут на гостеприимной земле…
Бюректальский совхоз родной брат Дамдинского. Новой пашни здесь почти столько же — двадцать две тысячи гектаров, и пастбищ в достатке, но также мало скота. И проблема, которую нужно решать, та же: строительство комплексного хозяйства с мощным земледелием, крупным овцеводством и мясным скотоводством.
Нам очень хотелось попасть в самый южный из вновь рожденных совхозов Тургая — Тастинский. Но ехать туда напрямик старожилы не советуют. Притоки Тургая после дождя могут не пропустить «Москвича». И мы помчались на юг по торной дороге к Нурульгуну, в обход через Амангельды. Узкая, еще не разъезженная степная дорога проложена вдоль Мойлды. Речка прячется в тальниках. Иногда тальники расступаются. Подъезжаем к берегу. Плавают дикие утки. В прозрачной воде замерли косяки рыб. Сошлись рыбины в круг, голова к голове, будто совещаются о чем-то…
Тучи разошлись, выглянуло солнце, посеребрило речную рябь, осветило умытую, посвежевшую типчаковую степь. Путь нам преграждает ограда, сплетенная из ивняка. За оградой блеют овцы. Это загон для стрижки. Молодые загорелые казахи снимают электроножницами волны курчавой шерсти. Но овец мало, просторные пастбища совсем еще не освоены.
Проезжаем Нурульгун — небольшой степной поселок, минуем огромный массив вспаханной целины. Опять пошла никем не потревоженная степь. Из густых трав поднимается стая диких гусей. Все чаще и чаще попадаются пепельно-зеленые пятна кокпека — предвестника пустынной флоры.
У крошечного аула Мукыр спускаемся с плато на южную Тургайскую равнину. Пропали типчаки и ковыли — вокруг кокпек и зеленые иглы остреца. Солонцеватая степь. Травы появляются только там, где степь повышается и почвы промыты от солей.
Земля стала какой-то малиновой, небо лиловым, дорога порозовела. Вот уже она совсем красная! Пересекаем район охристых суглинков, похожих на тропические красноземы. Странно видеть на багровой земле зеленоватые травы, как будто степь раскрасил ребенок, не разбирая цветов. Попали на Марс и катимся по фантастической пустыне…
С юго-запада, с близких приаральских пустынь, дохнул вдруг горячий сухой ветер. По красной дороге понеслись навстречу струйки песчинок. Сделалось жарко и душно. По обочинам дороги взгорбились рыжеватые песчаные гривы и холмы. Скоро вся степь покрылась барханами, заросшими песчаной полынью, песчаным горошком, высокими стеблями чия и массивными колосьями гребенщика.
Это древнедельтовые пески Тургая. Здесь когда-то он впадал в полноводное Арало-Каспийское море.
Горячий вихрь поднял в воздух тучи песка и дорожной пыли. Все потемнело. В песчаном хаосе пропало солнце, небо, земля. Сбавили скорость, зажгли фары. Того и гляди врежемся во встречную машину. Настоящий самум.
Недаром нашего профессора беспокоит судьба Арала. Необходимо поддержать море, увеличить его зеркало. Большой Арал преградит путь обжигающим струям нагретого пустынного воздуха…
В Амангельды въехали в вихре черной бури. По улицам мечутся белесые космы пыли. Прохожие согнувшись в три погибели, защищая лицо ладонями, спешат укрыться по домам. Степной городок похож теперь на далекий полярный поселок, застигнутый свирепой пургой.
Заблудились на площади, упираемся в гранитный пьедестал. Едва открываем дверцы кабины, как их тут же прижимает ветер. Лицо больно жалят песчинки. На постаменте бронзовая фигура Амангельды с шашкой. Памятник еще без ограды — поставлен недавно, в сороковую годовщину гибели героя революции.
Где-то рядом звенят детские голоса:
— Ач! Ач, шайтан! Бури боишься!
Из пыльной сумятицы выдвигается невозмутимая верблюжья морда на изогнутой по-лебединому шее. Вот верблюд выступает весь, запряженный в оглобли; выкатывается тележка — плетенка с бочкой. Верхом на бочке сидят босоногие, черноволосые казашата. Верблюд увидел машину, остановился. Ребята притихли, смотрят черными, живыми глазенками.
— Что же это вы не заботитесь о памяти героя?
— А что? Что такое?! — посыпались вопросы.
— Забросили памятник — цветов не посадили, одна голая земля.
— Это не мы…
— Нет и вы. Поди, на открытии памятника были? Ну, вот… Дело-то пионерское — обложили бы дерном, деревьями обсадили, воды навозили вашей бочкой, полили…
— A-а… Никто еще не говорил.
