Евгений Габуния - На исходе ночи
— Василий Константинович, были ли у Суховой недоброжелатели, враги?
Директор задумался.
— Вопрос серьезный. О врагах ничего сказать не могу, а недовольные, конечно, были. Сами понимаете, даже в маленьком коллективе всегда найдутся недовольные, а о большом и говорить не приходится. Вы, надо полагать, поговорите с членами ее бригады. Они лучше других Надежду знали.
СЕДОЙ ЧЕРТ
Еще раньше, до своего визита к директору, Кауш но телефону связался с членами оперативной группы и назначил встречу в сельсовете. От здания дирекции совхоза туда вела улица Лиманная, так хорошо ему знакомая. С левой стороны высилась каменная стена. Он поравнялся с зияющим проломом и недовольно пробормотал: «Хотя бы заделали эту проклятую дыру, надо в сельсовете подсказать». Со дня преступления за каменной стеной прошло уже два года, однако в памяти следователя события тех дней не стерлись. И сейчас они встали перед ним во всех своих подробностях. Острое чувство ненависти к убийце охватило Кауша. Ненависти и собственного бессилия. Негодяй как в воду канул. Попытки возобновить дело никаких результатов не дали. Оставалось положиться на его величество случай и ждать.
Кауш издали узнал Пояту, которого возле сельсовета окружила небольшая группа сельчан. Рядом с ним стоял незнакомый высокий человек примерно его, Кауша, возраста. В отличие от Пояты он был в штатском, однако Аурел догадался, что это и есть майор Мировский. Профессия накладывает свой неизгладимый отпечаток, и Кауш мог почти безошибочно узнать сотрудника милиции среди сотен других людей. Он подошел совсем близко, но его никто не заметил, так все были поглощены беседой. Прислушался. Говорила пожилая женщина с объемистой хозяйственной сумкой в натруженных руках.
— Смотрите, что делается… Девочку загубили, а теперь вот бригадиршу. Я так думаю: не иначе, банда орудует в нашей Покровке. На улицу боязно выйти…
— Не паникуй, Прасковья Мефодиевна, не паникуй, — рассудительно отвечал ей участковый, — ведется следствие, меры принимаются.
— Следствие, меры, — передразнила женщина Пояту. — А того злодея, что девочку погубил, не поймали. Вот тебе и меры. — Она махнула рукой.
Все замолчали. Кауш понял, что селяне согласны с женщиной. Да и что, собственно, можно было возразить. Пока нечего. Не вступая в разговор, Кауш поздоровался и, к облегчению оперативников, пригласил их в сельсовет. Комната депутатов, как всегда в это время, была свободной. Когда все расселись, Поята извлек из кармана брюк огромный красный платок, вытер выступивший на лбу пот и сокрушенно сказал:
— Беда с этими женщинами, прохода не дают.
— Людей понять можно, они встревожены, — как бы рассуждая вслух, произнес Кауш. — Единственный способ положить конец всем судам-пересудам — это вывести преступника на чистую воду. Так что начнем…
Кауш был не совсем точен: члены группы уже «начали», времени не теряли. Они опросили всех, кто работал в тот день в саду. Посторонних людей никто не видел. Значит — свой? Скорее всего. Раны на теле жертвы свидетельствовали о том, что они нанесены человеком, обладающим недюжинной физической силой. Да и для того, чтобы кляп вставить, сила немалая требовалась: Сухова наверняка сопротивлялась. Все говорило за то, что преступником скорее всего был мужчина. Хотя и не обязательно, иногда даже в хрупкой женщине, находящейся в состоянии аффекта, пробуждается огромная физическая сила. Оперативники это знали, однако пока женщин из числа подозреваемых исключили. Круг сузился, и в нем оказались трое: Тимофей Олареску, Григорий Безюк и Петр Краус. Именно их видели между двумя и четырьмя часами возле того места, где нашли труп.
— В каких взаимоотношениях находились они с Суховой? — спросил Кауш.
Мировский ответил:
— Не успели установить, времени мало было.
— Вот мы с вами, товарищ майор, и займемся этим сейчас, а Поята узнает в сельмаге, кто в последние дни покупал папиросы «Север». Встретимся в бригаде вечером.
Бревенчатый домик бригады со всех сторон окружали молодые плодовые деревья. Сам же он прятался в тени старого раскидистого ореха. Под деревом за грубо сколоченным столом сидела молодая женщина и что-то писала. Она подняла голову от стола, улыбнулась уже знакомому ей Мировскому и вопросительно взглянула на Кауша.
— Будьте знакомы, — сказал майор, — это следователь прокуратуры товарищ Кауш. А это — Галина Величко, учетчица, а ныне врио бригадира.
Молодая женщина смутилась:
— Такой должности у нас нет, временно попросили заменить бригадира. Да разве тетю Надю заменишь. Словно мать была она, так ее и называли.
— Если не очень срочная у вас работа, — сказал Кауш, — то мы временно займем вашу комнату. Пригласите, пожалуйста, ваших женщин, нужно поговорить.
Работницы с большой теплотой говорили о бригадире, а некоторые и всплакнули. По их словам, тетя Надя (так в бригаде называли Сухову) была душевной, строгой и справедливой. Своих детей у нее не было, и бригада заменяла ей семью. У бригадира не могло быть врагов — подчеркивали все. Случались, конечно, обиды, но долго на Сухову не обижались, не такой она была человек. Одна из женщин, в цветастом платье и красной, выцветшей на солнце косынке, из-под которой выбивались черные с проседью волосы, понизив голос и оглядываясь на неплотно прикрытую дверь, рассказала:
— Уже после того, как убили нашу бригадиршу, встретила я возле сельмага Олареску Тимофея, охранника садов. Он и говорит: «Знаешь, Мелания, кто вашего бригадира на тот свет отправил?» Я даже оторопела. Кто, спрашиваю? — «Седой черт», — отвечает. И рассказывает: повстречался, значит, он с Надеждой недавно, возле сельмага, он там все время крутится… известно, почему. Помог ей поднести сумку и спрашивает: «Как поживаете, тетя Надя?» Она отвечает: «Хорошо все, пенсию недавно оформила, но работаю. Только вот этого черта седого побаиваюсь».
— Какого именно черта? — задал вопрос Кауш.
— Тимофей говорит, что спрашивал. Не сказала.
Когда Мелания ушла, Кауш повернулся к Мировскому:
— Показание любопытное, но зыбкое какое-то. Возможно, спьяну наболтал этот охранник, не зря же он возле магазина торчит.
— Частный детектив… — улыбнулся Мировский, — фигура известная. Но проверить не помешает.
— Не помешает, конечно, однако седых мужиков вон сколько, и в совхозе, и в Заднестровске. Я вот тоже скоро совсем поседею, — пошутил следователь.
— Мы с бригады начнем, а там видно будет.
Единственным седым в полном смысле этого слова мужчиной в бригаде оказался Григорий Гонца. Именно он косил сено поблизости от того места, где нашли труп. Сильвия Караман вспомнила:
