Луи Буссенар - Охотники за каучуком
Каучуковая плантация Шарля Робена находилась всего в нескольких километрах от первого порога Арагуари ниже по течению. От этого некогда оживленного, а ныне безлюдного места будет километров девяносто по прямой до слияния с Апуремой. Учитывая то, какие петли выписывала Арагуари, можно считать — сто десять.
Трем нашим друзьям хватило пятнадцати часов, чтоб покрыть это расстояние на пироге. Индеец, великолепный гребец, отрывался от весел лишь для очень короткого отдыха, несмотря на уговоры Шарля и протесты эльзасца, он так и рвался в бой, хоть был еще слаб.
Впрочем, течение само несло лодчонку, так что грести было не слишком тяжело.
Все хранили молчание, прерываемое лишь время от времени краснокожим. Зоркий взгляд его неотрывно следил за левым берегом, вдоль которого скользила пирога.
Он гортанно вскрикивал и указывал Шарлю то там, то тут на смятые или надломленные листья муку-муку. Словно чья-то внимательная рука помечала фарватер.
Знаки становились все заметней, встречались все чаще. Приходилось признать, что их без сомнения оставили те, кто проплыл здесь совсем недавно.
К середине следующего дня они доплыли до слияния с Апуремой. Если к тому моменту еще оставались сомнения относительно происхождения этих примитивных бакенов, то они рассеялись при виде предмета, укрепленного на самом виду и явно указывавшего направление.
Длинная стрела с красным оперением, привязанная горизонтально между двумя стеблями муку-муку, смотрела острием в сторону притока.
— Яснее не бывает, — тихо проговорил Шарль. — Надо плыть вверх по Апуреме.
И они пустились по реке, которая, как мы уже говорили, соединяла Арагуари с Тартаругалом и районом озер.
Апурема впадает в Арагуари в каких-то тридцати километрах по прямой от Большого Тартаругала. Но ее течение столь извилисто, что расстояние удваивается, тем более что Апурема образует дугу — к ней наша прямая могла бы служить хордой[111].
Вскоре вешки, так часто встречавшиеся на берегах Арагуари, совершенно пропали. Но Шарля это особенно не беспокоило, он был уверен, что цель близка.
И не ошибся. Друзья не проплыли и двух часов по стремительно сужавшемуся притоку, как вдруг из-за крутого поворота показалась пирога. В ней сидели трое негров: два гребца и пассажир.
Когда пироги поравнялись, тот, что был без весел, громко вскрикнул:
— Хозяин, это я!
— Ломи, дружище! Откуда ты?.. Куда плывешь?.. Знаешь что-нибудь?
— Да, хозяин. — И Ломи произнес на местном наречии нечто, в переводе означающее: «Меня послали со стоянки за вами. Хозяйка и дети здоровы».
— Благодарю тебя, дорогой Ломи… Твои слова возвращают меня к жизни! — воскликнул молодой человек, глубоко вздохнув. — А остальные? Твоя жена, дети, семьи индейцев и негров?
Негр перешел на некий диковинный ломаный язык:
— Вся люди бежать большой лес. Мура и каторга не брать их, нет.
— Ах вот как! Очень хорошо. Но чем они, бедные, питаются?
— Не бояться, господин. Негра и индеец ловить рыба, птица, зверя — много большой лес. Нет голодный, нет. Господин идти со мной деревня. Там ждать хозяйка, дети.
— Кто послал тебя, Ломи?
— Большой плохой гадкий негра, злой, как клыкастый оса, и страшный, как носуха[112].
Пироги подошли вплотную друг к другу, гребцы удерживали их рядом, пока хозяин вел беседу со слугой.
— А что этому негру от меня нужно?
— Моя не знать, хозяин. Хозяйка и дети посадить в одна хижина с мой брат.
— Почему он не послал их вместе с тобой?
— Моя не знать.
— Как они попали в деревню?
— Каторга привести, с португальский мулата.
— А что с ним за негры?
— Негры жить на озера. Хозяин идти сам смотреть. Моя думать злой вождь негра хотеть много денег.
— Что ж, ладно. Поплыли в деревню… Хочу, чтоб все наконец стало ясно.
Пирога, в которой сидел Ломи и еще двое черных, не проронивших ни звука, ловко развернулась на месте и поплыла впереди, показывая дорогу.
Шарль и два его спутника плыли следом на расстоянии трех весел.
…Пейзаж менялся стремительно, через два часа местность было не узнать. Река все сужалась и сужалась, пока не превратилась в ручей, шириной от силы метров десять. Лесные деревья-великаны, растущие по берегам крупных рек, уступили место пальмам — украшению мелких речушек и ручьев.
Нет ничего чудеснее, чем эти прекрасные пальмы, такие же привычные в прериях Экваториальной Америки, как тополя на европейской равнине. На них гнездятся стайки болтливых попугаев и ослепительно ярких ара. Кое-где стоят пальмовые деревья, лишившиеся зеленого наряда, пустые и прозрачные, стройные, как античные потрескавшиеся полуразрушенные колонны. Кое-где, напротив, они полны жизни, увешаны огромными, больше мешка с зерном, гроздьями плодов размером с яблоко. Это шедевр природного зодчества: колонна ствола увенчана десятью — двенадцатью веерообразными ветками, которые образуют шатер, шумящий и трепещущий под свежим ветерком точно так же, как наши рощи перед грозой.
Почти на каждом дереве несколько засохших ветвей грустно свисают вдоль ствола. Днем позже они опадут и удобрят собою почву.
Стволы, совершенные природные создания, рвутся в небо, нанизывая друг на друга ровные кольца. Когда-нибудь упадут и они, лягут через яму с водой, похожие на вытянувшихся в прямую линию удавов, и будут служить мостиком скоту и его диким пастухам, пока наконец не превратятся в перегной, обогатив эту странную землю, на которой произросли.
Стоят они тесным семейным кругом, почти никакие другие растения рядом с ними не селятся, и порой до самого горизонта тянутся изящные колоннады, увенчанные элегантными кронами, а иногда лишь узкая полоска стволов с трепещущей листвой смотрится в зеркало одинокого озерка…
И вот — новая картина, леса́ внезапно исчезли, уступив место кампо, великой гвианской прерии, пролегающей от Ойяпока до самого устья Амазонки и дальше по левому берегу этой полноводной реки до Риу-Жамнуды.
Прерия проглядывает то там, то здесь сквозь прогалины в строю пальм, образовавшиеся то ли после бури, то ли вследствие естественного процесса умирания деревьев. Порой видны топкие, несмотря на засуху, болота, порой, — выжженная трава на плато.
Почти дикие стада находят прекрасный корм на жирных пастбищах, образовавшихся вблизи припри или неподвижной, словно застывший металл, воды. Коровы мирно пасутся рядом с резвящимися телятами, а длиннорогий бык с лоснящейся мордой и крупными спокойными глазами внимательно изучает окрестности, готовый в любую минуту отважно броситься на пирата кампо — ягуара.
