Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц
…Босфор остался позади. Мы стоим на земле Малой Азии, в легендарной империи, пришедшей сюда с противоположных берегов и на многие века наложившей на завоеванную страну свою печать. Печать эллинской культуры.
Приена: бидэ с проточной водой
Площадь в Гюлюбахче, если можно назвать площадью небольшое пространство под вековыми платанами и эвкалиптами, весьма привлекательна. Прежде всего потому, что сулит спасительную тень. А затем еще и потому, что на ней булькает вода. Скрипучее водяное колесо заставляет ее вытекать журчащим хрустальным потоком из трубы, вокруг которой, молча потягивая чай из пузатых чашек, восседают мужчины. На каменной оградке, какие здесь окружают платаны, сидит сапожник и чинит солдату ботинки. Оторвет кусок дратвы, положит клубок на колени и слушает шум воды. Слушает воду и старец. Лежа на животе, он ножом выковыривает сердцевину арбуза, а корки подсовывает изнывающему от жажды ослу. Мужчины, которые в расположенной неподалеку чайной шлепают картами по столу, время от времени тоже перестают развлекаться и поворачиваются в сторону живой воды…
Мы напились, наполнили водой всю посуду, подставили головы под прохладную струю. Никто из наблюдавших все это не проронил ни слова, снисходительно, почти ласково взирая на нас. Чуть заметные улыбки их как бы говорят о неофициальном гостеприимстве: приветствуем вас, пожалуйста, пользуйтесь водой. Вот мы совещаемся под платаном, что делать дальше. Сейчас полдень, самое пекло. Перед нами на выбор Приена, Милет и Дидимы — три ионических и лидийских города, уцелевшие представители Тралл, Магнезии, Алинды, Эвромоса, Афродисиаса, Галикарнаса… Что ж, отправимся к раскаленным скалам, среди которых некогда была построена прославленная Приена.
Парень, который до сих пор оставался в тени незамеченным, отделился от ствола эвкалипта, едва мы, увешанные фотоаппаратами, оказались в поле его зрения. В руке у него болтался большой ключ. Как выяснилось позже, это был всего лишь символ его почтенной должности ключника. Дело в том, что отпирать ключом было нечего.
В Приене ни души. Город мертвее мертвого. Он проиграл битву и времени и человеку. Статуи и капители, монеты, фаянсовые сосуды, глиняные статуэтки, обеденные приборы, ручные мельницы, инструменты ремесленников — все это вывезено в Берлин и Лондон, в Париж и Стамбул. От Приены осталась лишь каменная пустыня — фундаменты зданий и жертвенников, подкова амфитеатра, следы школы и казарм. Тут же был парламент с креслами депутатов и каменным столом, на который посланцы народа клали свитки с интерпеляциями. Надпись BULE KAI DEMOS [18], греческий вариант латинского SENATUS POPULUSQUE ROMANUS[19], высеченная на фасаде, напоминает, что уже во времена греческой демократии правительство было вынуждено считаться с народом.
Однако обращают на себя внимание не только парламент, храм Афины н стадион, многотонные колонны которого скатились вниз по склону и, словно оторванные конечности, торчат вдалеке от изуродованного тела. Внимание привлекают обыкновенные жилища обыкновенных людей. Это были прелестные уголки, архитектурно продуманные, сочетающие красоту и практичность, удобства и простоту, все, что необходимо для жизни общественной и личной. По крытому коридору с колоннами входили с улицы в зал. За ним располагались спальня и столовая, слева от открытого двора — кухня с кладовой и необходимые удобства. Среди этих удобств были сидячая ванна и бидэ с проточной водой, то, что большинству турецких семей теперь даже и не снится. Город отличался строгими прямыми улицами, порядком, системой. Еще бы! Ведь Приену строил Гипподам Милетский, знаменитый греческий архитектор, основоположник градостроительства!
Тяжелый аромат инжирных деревьев висит над улицами Приены. Кое-где молчаливо стоят одинокие оливы, а там вон столпились сосны, колючая агава и олеандр. Олеандр как раз цветет, разгоняя своими розовыми цветами, словно улыбками, тягостную атмосферу ушедших веков.
Мы возвращаемся в долину, в блаженное прибежище, где есть вода и тень, где, кроме молчаливых людей, отдыхает и стадо верблюдов, животных во всех отношениях мудрых, потому что им и в голову не пришло променять тень на полуденный зной.
Милетцы
Двадцать восьмого мая 585 года до нашей эры вдруг ни с того ни с сего день превратился в ночь, солнце погасло. Единственный, кто в этот день не трепетал от страха перед местью богов, был Фалес из Милета. А чего ему было бояться? О том, что произойдет, он знал наперед, предсказав с большой точностью чудо — солнечное затмение. За это он был удостоен великих почестей вроде, скажем, звания лауреата государственной премии малоазиатского греческого селения и сразу же стал знаменитой личностью. Хотя патрициям было хорошо известно и о дельфийском оракуле и о чем-то подобном в Дидимах, что в четырех часах ходьбы от Милета, они тем не менее не смешивали Фалеса со жрицами. Просто они знали, что Фалес долгие годы изучал вавилонскую астрономию, что путешествовал в Египет, где по тени пирамид точно определил их высоту, что он первым установил закон, по которому любой вписанный угол, опирающийся на диаметр, является прямым, что над помещением, где он работает, есть солнечные часы и что вообще это великий ученый — математик, философ, астроном, всесторонне образованный человек.
Сейчас селение, где жил Фалес, называется по-турецки Балат, вероятно затем, чтобы туристы не смешивали его крытые соломой лачуги и глиняные берлоги с остатками гордого Милета. Кроме соломы и обожженной глины, в Балате примечательны окружающие дворы и оградки, сложенные из каменных остатков разобранных античных построек. Даже мост тут сделан из двух древних архитравов. Он простоит еще несколько тысячелетий. Но над соломой лачуг возвышается великолепный амфитеатр с круглыми сводами парадных лестниц, огромное сооружение на двадцать пять тысяч зрителей. За ним находятся ратуша, гимназия, бани, северный рынок, южный рынок, зернохранилища, стадион, причал — здорово, ничего не скажешь!
В театр входили прямо с кораблей, на которых зрители съезжались со всех островов, рассеянных вдоль побережья. На противоположной стороне Театрального залива находился другой залив, охранявшийся двумя мраморными львами. Тут причаливали торговые суда, на которые грузились товары из милетской шерсти и шелка. Отсюда их развозили по всему известному в те времена свету — по Средиземноморью, по черноморским портам, в Египет. В Милете процветали ремесла, торговля, искусство и науки. Здесь была усовершенствована азбука, которую купцы привезли из финикийского Угарита, были заведены точные меры веса и уже где-то в седьмом веке до нашей эры чеканили монеты.
