Януш Вольневич - Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей

— Талофа, — послышался вежливый ответ.

— Будьте любезны, скажите, где находится почта, — продолжал я по-английски, исчерпав все свои знания самоанского языка.

Девушка ответила по-английски. Она сказала, что направляется в ту сторону и охотно укажет мне дорогу.

Некоторое время мы шли молча. Скоро женское любопытство взяло верх.

— Американец?

— Нет, поляк.

Я очень удивился, что девушка знала о существовании такой страны. Возможно, у нее был хороший учитель географии, а может быть, сказалась деятельность инженера Воляка.

— Скажите, в Польше людей татуируют и не были ли они в прошлом людоедами? — спросила девушка.

Поколебавшись, я ответил отрицательно.

— Расскажите какую-нибудь легенду о вашей стране, — настаивала девушка.

Тут я совсем растерялся. Какую же польскую легенду рассказать девушке с Самоа? Я стал что-то бессвязно лепетать о Висле и Ванде, которая отвергла немца. Мой рассказ, видно, был не совсем удачным, так как девушка, выслушав, изумленно спросила:

— Покончила с собой только потому, что ей не полюбился этот принц?… Какая-то странная легенда. Но Ванда — красивое имя, — словно в утешение добавила она. — А вот и почта! До свидания!

— Спасибо…

Я стоял у двухэтажного здания, и чувство досады, что я проявил себя плохим рассказчиком, не покидало меня. В глазах этой совсем не жеманной полинезийки ее польские подруги, согласно моему рассказу, выглядели настоящими дикарками.

Инженер Воляк — не первый поляк, работавший на Самоа. Приблизительно за сто лет до него в Апиа высадился Ян Кубари, тоже варшавянин, ставший впоследствии известным исследователем Микронезии, и в частности Каролинских островов. В возрасте двадцати двух лет он поступил в Гамбурге на службу в торговый дом «Иоганн Цезарь Годффрой унд зон», который нанимал на работу служащих также и в научных целях, например собирателями этнографических, зоологических или ботанических экспонатов. Экзотика Южных морей была тогда в моде.

Кубари быстро овладел самоанским языком, и в 1873 году в польском журнале «Тыгодник илюстрованы» появились его репортажи с далеких островов. В частности, он писал:

«…Апиа — колония европейцев, пользующихся здесь неслыханными для Европы свободами. Она в то же время — единственный источник, из которого проистекает деморализация. Здесь судовые команды за несколько ночных кутежей прожигают порой свои многомесячные заработки; здесь процветают проституция, драки и другие „прекрасные“ обычаи европейских народов… Карикатура на цивилизацию, отчетливо выраженная в ничем не сдерживаемой алчности частных лиц и английского духовенства, находит здесь свое проявление точно так же, как и на всех других отдаленных, так называемых диких островах…»

Ян Кубари вел свои наблюдения главным образом на острове Савайи и со временем все лучше познавал обычаи тогдашнего Самоа:

«Жители Самоа татуируют только бедра, ягодицы и верхние части ляжек. Чтобы стать мужчиной, юноша должен сначала подвергнуться весьма болезненной, продолжающейся несколько месяцев операции фаи ле татуа. Несмотря на все увещевания миссионеров, молодой человек устыдился бы появиться среди ровесников без этого доказательства мужественности. Это своеобразная школа закалки для него. Многие во время подобной операции погибают. Татуировку совершают умелые, опытные аборигены в отдельном, специально предназначенном для этого домике. Татуировку наносят костяными вилками, насаженными на тонкую продолговатую рукоятку. Эти вилки, смоченные в черной жидкости (вода и обугленные ягоды какого-то дерева), быстрыми ударами вонзают в кожу оперируемого. Черный краситель смешивается в ранке с кровью, и после заживления кожи ничем уже вытравить его нельзя…»

От Кубари мы узнаем также о том, что предписывает фаа Самоа в случае супружеской измены:

«…Муж имел право убить соблазнителя своей жены или одного из его родственников. Если, однако, пострадавший не требовал смерти преступника, то его родственники подкарауливали соблазнителя и, застигнув его врасплох, привязывали к жерди и, подобно тому как самоанцы переносят свиней, доставляли его к дому пострадавшего, приговаривая: „Вот твоя свинья, делай с ней что хочешь". Тогда пострадавший отвечал: „Развяжите эту свинью, пусть гуляет на свободе". Освобожденный преступник мог идти куда хотел, но после этого все знали, что он — свинья. „Вы видите, — говорили, — живого человека, однако жизнь ему даровал такой-то, как своей свинье, и поэтому он может в любой момент потребовать ее обратно". Обычно наказанный таким образом абориген отправляется на маленькой лодочке в море и уже больше никогда не возвращается или же взбирается на верхушку тридцатиметровой пальмы и бросается вниз…

…Утере — менее мрачная кара, которую несут наказуемые за мелкие преступления. Преступника заставляют несколько раз надкусить корень растения тере, после чего рот его страшно распухает, несчастный безумно страдает от зуда и вынужден поститься несколько дней».

Я шел по бульвару в Апиа, который протянулся вдоль моря, к «Эгги Грейс-отель». Путешествующая братия еще на Тонга предостерегала меня от посещения этого места. Как правы они были! Отель оказался типичным роскошным «караван-сараем» для зажиточных туристов. Здесь совсем немного подлинных произведений самоанского искусства и много фальши. «Экзотика Южных морей», рассчитанная на воображение жителя Чикаго или Сиднея. Цены тут были очень высокими.

Гостиница помещалась в конце главной улицы, близ мыса Лоцмана, замыкающего залив. Здесь кончалась Апиа для туристов. Пришлось повернуть к центру бульвара, являющегося главной артерией центра города. По пути я заглянул в кафедральный собор. Рядом с трехэтажными домами он казался величественным. Там в 1970 году отправлял богослужение сам папа Павел VI, единственный святой отец в истории церкви, который отправился из Ватикана в столь далекое путешествие.

В нескольких сотнях метров поодаль мое внимание привлекло огромное, крытое дранкой подобие сарая. Это сооружение должно было, по-видимому, гармонировать с архитектурой самоанских фале — типичных жилищ современных островитян, густо рассеянных также у дороги, ведущей с аэродрома Фалеоло. Сам замысел был, вероятно, хорош, однако то ли пропорции в масштабе макро были плохо соблюдены, то ли реализация проекта оказалась неудачной, но общий облик здания производил плохое впечатление. Все это не помешало мне заглянуть внутрь, где я обнаружил еще один отель «люкс». Холодное пиво несколько смягчило мои претензии по части архитектуры.