Виталий Волович - На грани риска

Но самой неприятной процедурой для большинства оказалось взятие крови на анализ. Испытатели морщились, ворчали, отпускали ехидные замечания, называли Савина вампиром и кровопийцей, но он невозмутимо втыкал в палец иголку и ловко набирал алые капли в пробирки и пипетки.

– Ну вот, теперь и позавтракать можно, - сказал Игорь Лапин, потирая руки от предвкушения утренней трапезы.

Несмотря на качку, на отсутствие аппетита никто не жаловался. Поскольку баночка консервов была рассчитана на четыре приема, а хранить остаток в жару было рискованно, все разбились на четверки. Партнеры уселись рядком и, причмокивая от удовольствия, принялись неторопливо прожевывать каждый кусочек тушенки, заедая четвертинкой галеты, размоченной в морской воде (для экономии пресной). Завтрак завершили кружечка воды и несколько долек шоколада.

Откушав, каждый занялся своим делом. Одни прилегли с книгой, другие принялись заносить в дневник (каждому была выдана тетрадь с переплетом из текстолита и подробным вопросником на обложке) впечатления первых суток. Демин, смочив спиртом тряпочку, заботливо протирал телескопическую антенну, на которой в местах сочленения уже осели кристаллики соли. Лебедев извлек из мешка рыболовные снасти и, насадив на крючки кусочки мяса, которыми перед отплытием запасся на камбузе, занялся ловлей спинорогов, объявившихся у нас под кормой.

Ракитин с Володиным приводили в порядок результаты утреннего осмотра, а Савин занялся "консервацией" мочи. Из каждой фляги он отливал в бутылочки по нескольку кубиков, а затем, добавив консервант, тщательно заклеивал пробки липким пластырем, готовя "пробы" к долгому путешествию на землю, в институтскую лабораторию.

С каждым часом становилось все жарче. Ракитин взглянул на радиационный термометр - он показывал пятьдесят шесть градусов. Небосвод был похож на опрокинутую кобальтовую чашу, в центре которой прямо над головой сияло ослепительное солнце. Разговоры смолкли, все словно сникли, придавленные жарой.

Ракитин снял майку, опустил за борт и, слегка выжав, вновь натянул на себя.

– Уф, хорошо, - сказал он, поеживаясь от холодных струек, сбегавших по спине. Его примеру последовал Володин.

– Жаль, только высыхает она быстро, - сказал с сожалением Лялин.

– Пожалуй, к концу дрейфа мы так просолимся, что нами закусывать можно будет, - сострил Радин.

– Вот и прекрасно. Просолимся - дольше сохранимся, - подхватил шутку Лапин.

Но как бы то ни было, все вдруг повеселели. И действительно, этот нехитрый способ хорошо помогал переносить жаркое дыхание тропиков, поскольку вода прекрасно выполняла обязанности пота, который избавляет организм от излишков тепла. Известно, что пот, испаряясь, уносит с каждым граммом 581 калорию тепла. Но, образуясь из водных запасов организма, он тем самым способствует его обезвоживанию, особенно в тех случаях, когда питье ограниченно.

Ракитин уже не раз во время экспедиции проводил на палубе судна несложный опыт. Он сажал раздетых догола добровольцев на солнцепеке, взвешивая каждый час. За три часа под тропическим солнцем все теряли до полутора килограммов жидкости, а то и больше. Но, как только на испытателей надели рубашки, разрешив смачивать их в ведре с водой, потери веса не превысили и пятисот граммов.

Конечно, существовал еще более простой способ борьбы с жарой - купание.

От одного взгляда на эту ласковую синюю гладь с температурой двадцать восемь градусов от желания искупаться сжималось сердце. Но это было запрещено условиями эксперимента. И запрещение это обеспечивалось акулами, которые поспешили начать свое бессменное дежурство у шлюпки буквально через несколько часов после высадки.

К полудню опять посвежело. Пошла крутая волна, и вместе с ней даже самые бодрые почувствовали себя неуютно. Давал себя знать пустой желудок. Каждый раз, когда шлюпка опускалась в ложбину между волнами, под ложечкой тянуло и ком тошноты подкатывал к горлу.

Савин и Лялин скисли первыми. С позеленевшими лицами они присели на брезенте у мачты, уставившись помутневшим взглядом в одну точку.

– Нечего сидеть. Ложитесь, - сказал Ракитин. - Ну вот, так хорошо. Голову запрокиньте назад. Глубже вдох, и старайтесь уловить момент, когда лодка идет на волну.

– Не смущайтесь, ребята, - подбодрил их Володин. - Даже великий флотоводец Горацио Нельсон всю жизнь страдал от морской болезни.

– И кислую карамельку пососите, - посоветовал Ракитин. - Сразу полегчает.

Волнение стихло только к вечеру. Укачавшиеся воспрянули духом. Скромный ужин пополнился гарниром из шуток. Едва зашло солнце, сразу опустилась темнота. Попытались спеть. Но хор получился жидковатым: никто толком не знал слов.

– Так у меня же гитара есть, - спохватился Лялин.

Он извлек из-под брезента аккуратно укутанную в одеяло гитару, и под ее аккомпанемент хор с воодушевлением исполнил "А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за шорохом тайги" и "А я бросаю камешки с крутого бережка далекого пролива Лаперуза".

– Дай-ка, Коля, мне гитару, - сказал Ракитин. Он прошелся пальцами по струнам, и она отозвалась мягким гудением, Ракитин прокашлялся и, подыгрывая себе несложными аккордами, запел хрипловатым, но не лишенным приятности голосом:

Оставили немало "белых пятен"До наших дней Колумб и Магеллан.Но так же полон тайн и необъятенВеликий, или Тихий, океан.И мы уходим в путь за облаками.Нас снова ждет неведомый маршрут.А те, кто нас считает чудаками,Пускай они, пускай они покаместподождут...И пусть всегда горит звезда надеждыСреди обычных, повседневных дел,Чтоб ветер дальних странствий,как и прежде,Наполнил парус наших каравелл.

Припев подхватили все хором, и ветер унес в темноту последние строчки: "А те, кто нас считает чудаками, пускай они, пускай они покамест подождут..."

Большая желтая луна со свитой взлохмаченных облачков плыла среди поблекших созвездий, прокладывая волшебную золотистую дорожку по черному ковру застывшего океана. Легкие дуновения ветерка чуть шевелили флаг. На юге, осеняя океан, склонился Южный Крест - созвездие поэтов и романтиков. Как-то сами собой утихли разговоры. Кого сморил сон, кто погрузился в воспоминания.

Вокруг до самого горизонта простиралась неподвижная синяя гладь, отражавшая мощный поток солнечного света. Блеск был нестерпим, и пришлось нацепить очки-светофильтры. Солнце быстро взбиралось по небосводу, поджигая ватные хлопья облаков. Ветер вздохнул в последний раз и затих. Мир погрузился в жаркую тишину. Штиль. Тропический штиль. Точно таким его и описывали Конрад и Стивенсон. Зной подавлял, лишал сил и желаний. Не хотелось ни читать, ни писать, ни думать. Только сидеть неподвижно и ждать, когда неутомимое светило укатится за горизонт. Но и это было бы терпимо, если бы не жажда. Сегодня ее почувствовали все по-настоящему. Но приходилось сдерживать свое желание. Слишком уж мала была норма воды, чтобы ее израсходовать так сразу, по первому желанию. Лишь тогда, когда терпеть больше не было сил, шли на поклон к Володину. Он исполнял роль главного водочерпия. В ногах у него красовался деревянный бочонок, сплюснутый с боков, - анкерок, в котором хранилась пресная вода. Рядом лежала узенькая металлическая кружка на цепочке, называемая по-морскому манеркой. Выдав жаждущему очередную порцию воды, он раскрывал толстую тетрадь учета и против его фамилии ставил соответствующую цифру. Воду все пили крохотными глотками, чтобы продлить удовольствие, и казалось, что в мире нет напитка вкуснее, чем эта прохладная, чуть отдающая деревом вода. Чтобы она не нагревалась, бочонок обернули в несколько слоев брезента, и Володин обильно смачивал его забортной водой. Способ этот был известен с давних времен. Нагреваемая солнцем вода испарялась и охлаждала стенки сосуда и его содержимое.