Джером Джером - Трое за границей
По дороге домой мы заехали в немецкий университетский город, желая получить представление о студенческом образе жизни — любопытство, которое мы удовлетворили благодаря любезности немецких друзей.
В Англии мальчик играет до пятнадцати лет, затем до двадцати работает. В Германии работает мальчик, а развлекается юноша. Немецкий мальчик идет в школу в семь утра летом, в восемь зимой, и в школе он учится. В результате в шестнадцать лет он основательно знает классические языки и математику; знает историю в том объеме, который необходим человеку, вынужденному принадлежать к политической партии; и все это вдобавок к тщательной подготовке по языкам современным. Таким образом, восьми семестров, которые длятся более четырех лет, ему, если только молодой человек не метит в профессоры, хватает с ненужным избытком.
Немецкий учащийся спортом не занимается, и очень жаль, потому что спортсмен из него должен получиться хороший. Он немного играет в футбол, еще меньше ездит на велосипеде, с большей охотой играет на французском бильярде в душных кафе. Но главным образом он, в своем большинстве, коротает время тем, что шатается по городу, пьет пиво и дерется. Сынок богатого папаши вступает в «Korps»[19]; членство в престижной корпорации обходится фунтов четыреста в год. Если он — молодой человек среднего класса, он поступает в «Burschenschaft»[20] или «Landsmannschaft»[21], что немного дешевле. Эти сообщества в свою очередь подразделяются на более мелкие кружки, в которых деление пытаются проводить по национальному признаку: швабы — из Швабии, франконцы — потомки древних франков, тюрингцы и так далее. На практике, разумеется, это кончается тем, чем кончаются все попытки подобного рода (подозреваю, половина наших «Гордонских горцев» на самом деле кокни), но таким образом реализуется красочная идея — разделить каждый университет на дюжину или вроде того отдельных студенческих обществ, каждое с особенной кепкой и своими цветами и, что не менее важно, со своей отдельной пивной, куда студентам в других цветах входить не позволено.
Члены этих студенческих объединений занимаются главным образом тем, что дерутся между собой или с представителями конкурирующих корпораций, братств или землячеств. Эти драки — знаменитая немецкая «мензура».
Про мензуру писали часто и обстоятельно, так что я не собираюсь наводить скуку на своих читателей, вдаваясь в какие-либо подробности. Я выступлю просто как импрессионист, и напишу просто о впечатлениях со своей первой мензуры — я уверен, первое впечатление правильнее и полезнее мнений, притупленных в результате обмена соображениями, или оформленных под чьим-то влиянием.
Испанец или француз-южанин попытаются вас убедить, что бой быков — мероприятие, введенное главным образом на пользу быкам. Бык, который, по вашему представлению, кричал от боли, всего лишь только смеялся забавному зрелищу своих внутренностей. Ваш французский или испанский друг противопоставит его возбуждающую великолепную смерть на арене с хладнокровной жестокостью живодерни, и вы, если позволите вешать лапшу себе на уши, вернетесь с намерением развернуть пропаганду за введение в Англии боя быков в помощь институту рыцарства.
Нет сомнений, Торквемада был убежден в гуманности инквизиции. Тучному джентльмену, страдающему, возможно, от мускульного ревматизма, час-другой на дыбе пойдут только на пользу. С дыбы он сойдет с расправленными суставами (с более гибкими, можно сказать), каких у него не было с детства.
Английский охотник считает, что лисе должны завидовать все звери. Ей предоставлен день превосходного развлечения, совершенно бесплатно, и весь этот день она находится в центре внимания.
Привычный глаз не видит того, чего не желает. Каждый третий немец, которого видишь на улице, по-прежнему носит, и будет носить до своей смерти, следы тех двадцати-ста дуэлей, на которых дрался во дни своего студенчества. Немецкие дети играют в «мензуру» в детском саду, репетируют ее в гимназиях. Немцам пришлось убедить себя, что в ней нет жестокости — ничего оскорбительного, ничего унизительного. Их аргумент: это учит немецкую молодежь храбрости и хладнокровию. Пусть даже так, но такой аргумент, особенно такой в стране, где каждый человек солдат, может показаться предвзятым. Сравнится ли доблесть дуэлянта с доблестью воина? Сомнительно. Напором и куражом на поле брани добьешься гораздо большего, чем неблагоразумным пренебрежением к собственной участи. От немца-студента, по существу, потребовалось бы гораздо больше мужества отказаться от драки. Он дерется не для собственного удовольствия; он дерется из страха перед общественным мнением, которое отстало на двести лет.
«Мензура» развивает только одно — жестокость. «Мензура», мол, демонстрирует класс фехтования (мне так говорили) — но это не факт. Обычная дуэль ничем не напоминает поединок на шпагах а-ля Ричардсон; в целом же шоу — удачная попытка совместить нелепое с неприятным. В аристократическом Бонне, где соблюдают традиции, и в Гейдельберге, где иностранцы встречаются чаще, дуэли, возможно, имеют более формальный характер. Я слышал, что там состязания проводятся в хороших помещениях, что раненого ожидает седовласый доктор, голодного — слуга в ливрее, а сама дуэль в известной степени представляет собой красочную церемонию. В более «домашних» университетах, где иностранцев мало и где им особо не потакают, внимание уделяется только предметам первой необходимости, которые имеют характер непривлекательный.
Настолько непривлекательный, что чувствительному читателю я крайне рекомендую опустить даже это мое описание. Разбавить краски здесь нереально, да я и не собираюсь.
В помещении голо и мерзко; стены покрыты пятнами пива, крови и свечного сала; потолок закопчен; пол посыпан опилками. Толпа студентов смеется, курит, переговаривается, кто сидит на полу, кто забрался на стул; барьер выстроен из скамеек.
В центре, лицом к лицу, стоят дуэлянты. Они похожи на самураев, как их рисуют на японских чайных подносах. Их вид суров и причудлив: на глазах защитные очки; вокруг шеи шарфы; сами обернуты в нечто, напоминающее грязное лоскутное одеяло; рукава подбиты волосом; руки вытянуты над головой — две нелепые заводные игрушки. Секунданты — так же более-менее подбитые волосом, на головах огромные кожаные картузы — разводят их по позициям. Прислушавшись, можно почти услышать скрип перчаток. Рефери занимает место, дается команда, и тут же звенит пять быстрых ударов длинных рапир. Смотреть схватку неинтересно: ни динамики, ни мастерства, ни изящества (я говорю только о собственном впечатлении). Побеждает тот кто просто сильнее; кто рукой в толстом рукаве, в постоянной неестественной позе, сможет удерживать свой огромный неудобный меч дольше, не потеряв сил защищаться или колоть.
