Пьер Гэсо - Священный лес
Углубляемся под навес, образованный почти пятидесятиметровой скалой. Переплетающиеся лианы тяжелым занавесом отделяют скалу от бруссы. Вуане указывает на лежанию в углу осколки черных горшков:
— Здесь мальчики учатся вызывать голос Афви.
Он обводит взглядом убежище под скалой.
— Во времена силы те, кто боролся против белых, приходили сюда укрываться. Пушка ничего не может поделать с этим. Даже самолет ничего не может.
— А знаешь, — говорю я, — с того времени белые изобрели машины, которые могут сокрушить что угодно!
Вуане задумывается.
— Это чудовищно, — произносит он наконец.
Мы идем обратно в Тувелеу. Снова ливень.
Вдруг у Тонн начинаются ужасные колики. Те же симптомы, что и у Жана. В несколько минут его искаженное лицо худеет. Вуане в панике и но знает, что делать. В его представлении над нами тяготеет проклятие духов. Тони плетется, согнувшись пополам, держась руками за живот, морщась от боли. Мы с Вуане поддерживаем его и с большим трудом преодолеваем последние несколько километров до Тувелеу.
Я хотел было отправить Тонн в гамаке этим же вечером, но никто не соглашается идти ночью под проливным дождем. Всю ночь Топи корчится на циновке; его рвет. Зэзэ, Вуане и я по очереди дежурим около него, бессильные помочь. На рассвете Тонн страдает по-прежнему. Ему придется отправиться тем же путем, что и Жану, добраться до большой дороги, оттуда, если возможно, до Масента. Но он ни за что не хочет, чтобы я сопровождал его. Нельзя же бросить аппаратуру, рискуя, может быть, потерять все за какой-то день до окончания совместно начатой работы.
Я знаю, что он прав, и не настаиваю. Потом разыскиваю Вуане, хотя и предвижу его отказ.
— Я чувствовал там запах гри-гри, — уверяет он. — Они направили против нас все злые силы. Два патрона больны. Туда не следует больше идти.
— Ты действительно не хочешь идти?
Вуане качает головой.
— Ты же слышал запах, это невозможно, — твердит он словно в галлюцинации. — Все слышали запах гри-гри.
Положительно я не могу на него сердиться.
Зэзэ не против последней попытки, но идти в Согуру было бы для него самоубийством. Быть может, увидев, что я вернулся один, без оружия, после того как заболели Жан и Топи, тома примут меня наконец в свою среду. Если остается хоть одни единственный шанс заснять сцены большой татуировки, я не имею права его упускать.
Но опасения Вуане и Зэзэ поколебали меня, я чувствую, что как-то слабею. Перехожу от одной группы людей к другой. Наконец мне удается уговорить друга Вуане, Акои, доброго пьяницу с вечной беззубой улыбкой, знающего два-три слова по-французски. Он наполовину невменяем и безобиден — даже люди Согуру не подумали бы его обвинить — и готов сейчас же идти.
Носильщики пускаются в путь. Тонн, с бледным лицом, вытянулся в гамаке. Вуане будет сопровождать его до Бофосу. Я иду с ними до конца деревни, потом возвращаюсь, делаю знак Акои, и мы уходим в Согуру.
К счастью, дождь прошел, но вчерашние грозы наделали дел в лесу. Болотистые речки выступили из берегов, скользкая глинистая тропа усыпана сломанными ветками.
Ненадолго останавливаемся в какой-то деревне. Земля и соломенные крыши покрыты мертвыми или только что сорванными листьями. Меня охватывает смутная тревога и растущее желание остаться здесь. Медленным шагом я обхожу деревню. Вся жизнь в пей, кажется, угасла. Даже стариков нет. Мы с Акои совершенно одни. Празднество в Согуру, должно быть, уже началось. При этой мысли мое оцепенение проходит, мы снова пускаемся в путь и вскоре приходим в Эйсеназу.
Здесь начинается большой священный лес, в котором совершаются инициации. Останавливаюсь, не зная, как быть дальше. Едва только я присел на какую-то могильную плиту, как ко мне подходит группа ведунов — я узнаю их но кривым трезубцам. Я не знаю ни одного из них, но вид у них миролюбивый. Один протягивает мне горсть красных орехов кола; в памяти всплывают советы Вуане: «Если нет ни одного белого ореха, тот, кто дарит, хочет тебя отравить».
Но колебаться сейчас нельзя. Раскалываю одни орех и протягиваю половину старику. Широко улыбаясь, он разгрызает его одновременно со мной.
Никто не понимает по-французски. Я пишу записку кантональному вождю и главному руководителю инициации, прося их встретиться со мной. После короткого обсуждения собеседники соглашаются, чтобы Акои отнес записку в Согуру, но мне, очевидно, они не разрешат отправиться туда.
Начинаются долгие часы ожидания. Три старика усаживаются рядом со мной и пытаются завязать разговор. Мой словарь языка тома очень беден. В доказательство добрых намерений они приносят мне новые подарки: бананы, манго, калебасы со свежей водой.
Большие, ослепительно белые облака плывут в сияющем небе. В деревне ни малейшего движения. Я знаю, что игра окончена, что последняя ставка бита. Завтра, быть может, я покину страну тома, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Меня охватывает какая-то тоска. Я смотрю на могилы предков, на круглые, раскрашенные черными узорами хижины, на высокий пояс леса, на весь этот ставший привычным пейзаж, словно мне не придется все это больше видеть.
Почти одновременно приходят два гонца. Начальник округа Масента, предполагая, что я уже в Согуру, требует немедленно прервать съемки, так как в округе могут вспыхнуть волнения. Это — официальное распоряжение. Постоянный гонец кантонального вождя, человек в крагах, приносит почти неразборчивую записку. С большим трудом мне удается расшифровать это послание. Когда празднество кончится, вожди и старейшины предоставят нам свободный доступ в кантон и сделают все, чтобы помочь. Мы уже знаем тайны тома, чего же мы еще хотим? По сути дела записка означает: «Если вы придете, мы вынуждены будем приостановить татуировку. Духи предков будут оскорблены, и мы все умрем. Но мы не хотим вам ничего больше показывать и предпочтем умереть».
Бороться бесполезно. Я успокаиваю обоих гонцов, что даже не буду пытаться идти в Согуру. Меня охватывает страшная усталость. Старики жмут мне руку, как принято у тома. Им удалось преградить мне путь, и, однако, они выглядят скорее огорченными, чем торжествующими.
Акои не вернулся. Я машинально побрел назад. Над шелестящим лесом спускается вечер. Никогда не чувствовал себя таким одиноким. Вдруг мне показалось, что я заблудился, и я в изнеможении уселся на краю тропинки. В это время появился Акои. Насвистывая как нельзя более фальшиво, он, молча взглянув на меня, прошел мнмо. Почувствовав некоторое облегчепие, я встал и направился следом за ним. Он несет на голове корзинку с подарками знахарей. Внезапно он оборачивается ц ударяет себя в грудь:
