Суп из акульего плавника - Данлоп Фуксия
кусочек неочищенного имбиря (приблизительно 20 г)
2 штучки зеленого лука
2 чайные ложки шаосинского вина
соль и перец по вкусу
2 спелых папайи
1. Обварите курицу в кастрюле с кипятком, а потом промойте.
2. Чуть подавите имбирь.
3. Помойте зеленый лук, подготовьте его, а затем разрежьте на несколько больших кусков.
4. Положите курицу в кастрюлю так, чтобы вода ее едва прикрывала (2,5–3,5 л). Доведите воду до кипения на большом огне и уберите накипь. Добавьте имбирь, лук и вино, потом уменьшите огонь и варите на небольшом огне, наполовину прикрыв крышкой. Дождитесь, когда мясо станет мягким и его можно будет легко отделить от кости.
5. Незадолго до того как курица будет готова, снимите с папайи кожуру, очистите от косточек, нарежьте кусочками и добавьте их в суп.
6. Добавьте перец и соль по вкусу. Разлейте суп по тарелкам, чтобы в каждой была курица и папайя, после чего подавайте на стол.
Глава 10
Революция — это не званый обед
Над застекленным столом, рядом с фигурными серпом и молотом в кабинете господина Чэня висел красный флаг.
— Понимаете, — произнес господин Чэнь. — фэншуй деревни Шаошань считается чуть ли не лучшим во всем Китае. Как раз поэтому именно здесь появился на свет Мао Цзэдун. Мао для хунаньцев совсем как император. Он подлинный Сын Неба. Он был политиком, полководцем, писателем, каллиграфом, поэтом, мыслителем. Это воистину гений выдающегося масштаба.
Когда-то господин Чэнь служил в полиции в Чандэ, городе, расположенном на севере провинции Хунань. Однако, по его словам, он так восхищался Мао, что решил переехать и поселиться в родной деревне Великого Кормчего. Теперь Чэнь занимается выращиванием роз. Вдоль главной дороги, ведущей в деревню, аккуратными рядами растут посаженные им розовые кусты.
Мне показалось странным, что предприниматель столь искренне восторгается человеком, который уничтожил в Китае частный сектор, занимался преследованием капиталистов и на протяжении как минимум двадцати лет ставил в стране экономические эксперименты один безумнее другого. Гораздо более уместным со стороны господина Чэня было бы восхищение Дэн Сяопином, отцом реформ восьмидесятых и девяностых годов, ставших причиной китайского экономического чуда.
— Ну да, — кивает Чэнь, которого нисколько не смутили мои доводы. — Понимаете, реформы Дэн Сяопина стали возможны исключительно благодаря тому, что случилось раньше, при Мао Цзедуне.
На мой взгляд, слова господина Чэня сродни разговорам о пользе ядерной бомбардировки Хиросимы, благодаря которой город отстроили заново, однако я понимаю, что спорить бесполезно, поэтому лишь ласково улыбаюсь и желаю доброй ночи.
Я приехала в Шаошань для изучения маоистской кухни, или, скорее, надуманного подвида хунаньской кухни, который хитрые местные владельцы ресторанов называют «семейной кухней Мао» (маоцзя цай). Меня заинтриговало, что маленькая кулинарная школа была названа в честь кровавого тирана. Кроме того, интересовали противоречивые чувства, которые китайцы испытывают к Мао — великому национальному герою и проклятию. Меня постоянно удивляло тот факт, что политические перемены в стране на протяжении двадцатого века влияли на китайскую кухню, да еще как влияли. В своей книге мне не хотелось ограничиваться кулинарными традициями провинции Хунань — хотелось осветить социально-политические аспекты здешней жизни, поэтому я просто не могла не поехать в Шаошань. Выходные получились совершенно сюрреалистическими.
Приехав на автобусе из Чанша, я прошлась по родной деревне Мао. Она оказалась удивительно милой. Деревенька, украшенная зелеными полями и садами, уютно устроилась в окруженной холмами долине, словно в колыбели. В центре расположились магазины и ларьки, торговавшие сувенирами: значками с изображениями Мао, его портретами в золоченых рамах, зажигалками, игравшими «Алеет восток»[25]. Во многих ресторанах подавались блюда «семейной кухни Мао». Через некоторое время я зашла в одно из таких заведений, стоявшее на краю небольшого поля. Внутри было поспокойнее.
У меня завязался разговор с хозяйкой, и мы около часа просидели на террасе, болтая за чаем под щебетание птиц в ветвях деревьев. Она показала мне свои поля с овощами, фруктовые деревья и рассказала, как в 1959 году, будучи еще маленькой девочкой, мельком видела Мао Цзэдуна. Родители взяли ее на руки и подняли над толпой, скандировавшей: «Да здравствует председатель Мао!» Вскоре мы переместились на кухню, где я увидела, как она готовит любимое блюдо Мао — тушеную свинину в соевом соусе.
Выяснилось, что госпожа Лю, или «Новая Армия» Лю, — поскольку именно так в приступе революционного энтузиазма назвали ее родители, жена секретаря шаошаньской партячейки Юйши Мао. В гостиной у Юйши и его супруги я увидела самое большое изображение Мао Цзэдуна, которое когда-либо встречалось мне в домах и квартирах китайцев. На постаменте из черного мрамора стоял огромный, больше телевизора, бронзовый бюст вождя. Тем вечером я ужинала вместе с ними и господином Чэнем, занимавшимся выращиванием роз, который проживал этажом выше. На ужин госпожа Лю подала приготовленные на моих глазах любимые блюда Мао: тушеную свинину, рыбу, запеченную на огне с чили, и сушеный редис с копченой грудинкой.
— Председатель Мао обожал тушеную свинину, — сказал Юйши, — он страшно рассердился на доктора, когда тот сказал ему, что ее надо есть поменьше, потому что она слишком жирная. На самом деле тушеная свинина полезна для здоровья — лично я съедаю по две миски в день, — голова от этого лучше работает. И вам тоже надо кушать ее побольше — женщинам для фигуры очень способствует.
Юйши был не единственным в Чанша, носившим фамилию Мао. Практически все, с кем я там познакомилась, звались Мао — вполне нормально для китайской деревни, жители которой в той или иной степени находятся в родстве друг с другом. (Традиционно женщины, выходя замуж, уезжают в деревни супругов, а мужчины, наоборот, привозят жен к себе, и их сыновья принимают фамилию отца.) Таким образом, нет ничего удивительного, что жители Чанша испытывают нечто сродни родственным чувствам к своему знаменитому однофамильцу.
Оказавшись в деревне, я попала в прошлое. Здесь по-прежнему обращались друг к другу, говоря «товарищ», во всей же остальной стране так, правда уже с насмешливой коннотацией, делают только геи и лесбиянки.
Дом, в котором жила семья Мао, сохранили с любовью, вплоть до малейших деталей. Повсюду заметны следы коммунистической пропаганды. На кухне над топившейся дровами плитой установлены подставки для копчения мяса, а на крючке висит почерневший металлический чайник. «Именно здесь, у очага, Мао Цзэдун собирался со всей семьей, — говорится в пояснительной табличке, — побуждая родных посвятить себя делу освобождения китайского народа». В соседней комнате мы узнаем из таблички, что «здесь Мао Цзэдун, будучи маленьким мальчиком, помогал матери по хозяйству». Целевая аудитория этих надписей и подписей — в основном школьники и доверчивые крестьяне, которые ходят большими группами по дому и фотографируются у главного входа.
Конечно, жителям Шаошаня за толпы туристов надо благодарить Мао. У них есть хороший материальный стимул продолжать представлять его в образе национального героя. Однако дело тут не только в деньгах. Односельчане китайского вождя деревни далеко не единственные, кто продолжает любить деспота, низринувшего страну в хаос. По всей Хунани во всем остальном интеллигентные и вполне разумные люди продолжают считать Мао последним великим главой государства, заставившим уважать страну после столетия унижений. При упоминании о Культурной революции, его «ошибке», они печально улыбаются, но прощают Мао: в конечном итоге никто ведь не застрахован от ошибок. Верно?
