Жак-Ив - Затонувшие сокровища
Утром Гастон удалил с холма глыбы. Вечером он атаковал холм на уровне последней пушки с середины правого борта, чтобы попытаться вскрыть другие орудия. Дюма и Жан-Поль тщетно обследовали подводную платформу и повстречались там с акулой.
Поднято еще три пушечных ядра. Нас преследует все та же мучительная загадка: куда подевались пушки с левого борта? Найдены: очень массивный кусок дерева со следами болтов и гвоздей; две великолепные, почти не поврежденные прямоугольные бутылки, заполненные песком и чудом уцелевшие при всеобщем разгроме, маленькая бесформенная пластинка из металла, более твердого, чем свинец, но с его примесью, современное американское кайло со сломанной рукояткой, подошвы от сандалий наших непосредственных предшественников и, главное, еще одна печать для пломбирования, принесенная Рианом и оказавшаяся в лучшем состоянии, чем все остальные.
В 11 часов я снова погружаюсь в воду, чтобы натянуть синий нейлоновый трос у заднего конца траншеи и установить ряд буйков у передней ее границы. Нас было семеро на рабочей площадке, и мы работали как в густом тумане из-за илистой мути, поднятой нами в тот момент, когда течение прекратилось. Я ничего не различал на расстоянии двух метров, но слышал урчанье землесоса, удары кайл о коралловый известняк, мерное дыхание водолазов. Это озвученное представление было поистине фантасмагорическим.
Дюма также сделал важное открытие. Он нашел возле двух пушек на втором холме два старинных ручных бура, застрявших под кораллами. Не были ли они брошены здесь самим Фиппсом и его водолазами? Не погребена ли по соседству корма галеона?
В связи с этим открытием на борту «Калипсо» выдвигается новая теория: разбилась только носовая треть галеона, а все остальное сместилось под углом 30°, а может быть и 90°. Если принять первое предположение, то становится понятным, почему на втором и третьем холмах оказались четыре пушки.
«Это форштевень!»
Суббота, 17 августа. Этот день чрезвычайно насыщен всякого рода событиями, находками, спорами и гипотезами. Время позднее — 19 часов 30 минут. Компрессор умолк. Наконец, наступила тишина. Чувствую себя разбитым и опустошенным морально и физически. Но какое все же увлекательное приключение!
Запаздываю с утренним погружением. На дно опускаюсь только в 6 часов 45 минут с Сержем и Рианом. Вода довольно прозрачная, но нельзя ни к чему прикоснуться — тут же поднимается муть. Ведь наша рабочая площадка захламлена, а сегодня нет ни малейшего течения. Тотчас мне бросаются в глаза следы, оставленные «конгломератом». Вне всякого сомнения, затонувшее судно расположено дальше, примерно в трех метрах по направлению к корме. В том месте, где мы роем траншею, оно очень узко, то есть совсем рядом должен быть форштевень. А те две пушки, которые меньше всех остальных, были расположены на носу. Теория разлома судна получила наглядное доказательство! Приказываю Сержу прекратить рытье поперечной траншеи и посылаю его, как предлагал Раймон, просверлить скважину глубиной 60–80 сантиметров под круглыми горшками в средней части траншеи у подножия холма. Здесь мы находим семь целехоньких горшков. Но они лежат в стороне от линии разлома. Несомненно, какой-то ящик с посудой вывалился из разбитого корабля.
Я тем временем руковожу перемещениями «Калипсо», поплавков землесоса и плота «Джемс энд Мэри», с тем, чтобы расположить весь этот комплекс поудобнее для вскрытия третьего холма.
Пока Дюма и Бассаже находятся в воде, наношу на кальку план галеона, расколовшегося пополам, и совмещаю кальку с планом местности. Все как будто увязывается.
— Нам нужен галеон, изогнувшийся, как змея, — восклицает Дюма.
У него есть для меня важные сообщения. Фредерик нашел в холме у подножия скал нечто вроде ночного горшка, который он, к сожалению, разбил своим ручным буром. Кроме того, он обследовал второй холм в том месте, где нашел вчера два старинных ручных бура. Дюма обнаружил, что склон этого конического холма, покрытого повсюду жесткой известняковой корой, перегибается почти под прямым углом там, где вчера валялись ручные буры. Напрашивается вывод, что именно в этом месте Фиппс или позднее кто-нибудь из его современников отрыл камеру с сокровищами. На моей новой кальке с планом разбитого судна как раз в этом месте должна находиться корма галеона «Нуэстра сеньора де ла консепсьон».
В 9 часов 30 минут снова погружаюсь в воду, на сей раз с Мишелем Делуаром. Посещаем рабочую площадку, где ведутся раскопки холма, а затем направляемся к вершине второго холма, чтобы наши кинооператоры засняли открытие Дюма. Да, действительно, мощная жесткая кора, обволакивающая этот холм, была раздроблена в этом месте несколько веков назад. Мы заканчиваем прием морской ванны дальним заплывом для повторного обследования изолированно лежащего якоря (условно названного «кормовым»), кучи кирпичей от камбузной плитки, которые, как нам кажется, лежат там, где им полагается, трех чугунных котлов и одного сильно поврежденного медного котла. Повсюду разбросан железный лом. На мой взгляд, в этом месте затонуло другое, тоже очень старинное судно, полностью погребенное под коралловым известняком. Оно почти примыкает к рифу, от которого его отделяют какие-нибудь шесть-восемь метров.
Устраиваюсь на палубе «Калипсо», чтобы поскорее просохнуть. Над нами кружит самолет военно-морского флота США («Локхид-Нептун»), чтобы опознать и снова сфотографировать наше судно. В знак приветствия летчик помахал нам рукой. Отныне он будет наносить нам еженедельные визиты, чтобы внести некоторое разнообразие в скучное патрулирование здешних вод. Интересно, что летчик думает о нашем «Джемс энд Мэри», гордо несущем свое звучное имя, выведенное крупными буквами?
Керамический груз
Как раз в это время на борт «Калипсо» поднимается Раймон. Он сильно возбужден, хотя слывет среди нас человеком невозмутимо спокойным и молчаливым. Раймону посчастливилось найти нетронутую керамику. Он захватил с собой несколько великолепных вещичек и снова погружается в воду, потребовав кинооператора. Мишель Делуар ныряет вслед за ним и снимает на пленку место раскопки и подъем на борт «Калипсо» множества прелестный маленьких чашечек с декоративным рисунком, а также чаш побольше и погрубее и нескольких «ночных горшков». Победа! На этот раз мы действительно имеем дело с грузом галеона. Постепенно водолазы раскапывают груды чаш и хрупких чашечек, оставшихся невредимыми. Все они вложены одна в другую, как при упаковке посуды в ящики. Основываясь на этом факте, Дюма высказывает предположение: ящики с посудой находились на палубе и, когда корабль накренился и стал погружаться на дно, соскользнули в море, где и остались невредимыми. Если бы такие хрупкие вещицы остались в трюме, они бы неизбежно разбились в случае повреждения шпангоутов.
