Франц Бенгтссон - Рыжий Орм
— Неловко мне теперь браться, и пальцы соскользают, — сказал Токе печально, — моя рука рассечена пополам.
Орм еще не слыхал, чтобы Токе был таким подавленным. Правая рука его была разрублена по среднему пальцу, и по два пальца торчали в обе стороны.
— Крови-то у меня хватит, — сказал Токе, — но для весла нынче эта рука не больно годится, и это плохо, потому что придется здорово упираться, чтобы выйти из этой бухты.
Он ополоснул руку в воде и повернулся к женщине:
— Ты, несчастная, помогла мне уже много с чем, хотя, быть может, твоих заслуг в этом меньше, чем моих; поглядим, поможешь ли мне и в этом тоже.
Женщина вытерла слезы и подошла к нему. Она тихонько вскрикнула, увидев, сколь велика его рана, но с готовностью взялась помочь. Она предпочла бы промыть ее вином и наложить сверху паутину, но ввиду отсутствия всего этого обошлась водой, травой и жеваным хлебом, а потом натуго перевязала полотном, оторванным от собственной сорочки.
— И от самого бесполезного бывает порой польза, — сказал Орм. — Оба мы теперь левши.
По его голосу чувствовалось, что злоба его к Токе утихла.
Они вышли в море с семерыми гребцами и с Токе у кормила; выбраться из бухты и уйти за мыс под ветер стоило такого труда, какого Орм не помнил со времен, когда сидел гребцом на галере. Он держал копье наизготовку, целясь в первого же из пленников, который стал бы хуже грести, и когда весло выскочило на волне из уключины и державший его повалился на спину, он тут же проворно вскочил и снова ухватился за рукоять. Женщина сжалась клубочком у ног Токе, закрыв лицо руками в страхе и отчаянии. Токе, подтолкнув ее ногой, велел, чтобы она взяла черпак и помогала, она хоть и попыталась выполнить его приказ, но не справлялась, и к тому времени, как они обогнули мыс и, поставив парус, смогли сами начать отчерпывать воду, в ладье было уже до половины.
Всю ночь они шли в шторм, и Орм сам стоял у кормила. Все, что он мог — это держать курс на северо-восток и надеяться, что корабль не успеет разбиться о берег до рассвета. Все сошлись, что мало надежды пережить эту непогоду, худшую, чем на их пути в Ирландию. Рапп сказал:
— Тут у нас на борту пятеро пленников, они безоружны и целиком в наших руках. Пригодятся ли они на веслах, неизвестно, но могут быть полезны, утишив погоду, если мы отдадим их морским жителям.
Токе сказал, что такой план кажется ему хорошим и правильным, но что для начала можно бы ограничиться одним-двумя и поглядеть, поможет ли это.
Но Орм сказал, что ничего подобного делать с пленными нельзя, потому что он обещал им жизнь.
— А если ты, Токе, желаешь отдать что-нибудь морским жителям, — сказал он, — то я могу только посоветовать, пусть это будет твоя женщина. Нам всем было бы лучше отделаться от той, что причинила нам столько несчастья.
Но Токе сказал, что ничего из этого не получится, покуда он жив и у него найдется рука, способная поднять меч.
Больше об этом деле не говорили. На рассвете пошел сильный: дождь, частый, как дым, и буря стала стихать. Когда распогодилось они завидели берег Халленда и усталые вошли в устье реки; корабль их был полон воды, а паруса изодраны.
— Эти доски несли меня от самой гробницы Святого Иакова, и; теперь уже недалеко и до дома. Но возвращаюсь я без ожерелья и без колокола Иакова, и без той прибыли, что я выручил, сбыв их по дороге.
— Мечи и корабль везешь ты из похода, — ответил Токе, — а у меня теперь есть меч и женщина, но для многих, кто пошел с Кроком, дело кончилось совсем не так хорошо.
— Гнев большого конунга мы тоже везем домой, — сказал Орм. — А хуже этого вряд ли что есть.
Теперь тяготы пути остались позади, пятерых они высадили на берег и те разбежались, сами они отдохнули и починили корабль и парус и, дождавшись погоды, пошли вниз вдоль побережья при легком ветре. Даже женщина немного приободрилась и могла уже кое в чем помогать, так что Орм мог терпеть ее рядом.
Дело шло уже к вечеру, когда они причалили у того самого скального обрыва, где стояли корабли Крока и откуда они видели это место в последний раз, и двинулись вверх по тропе над быстрым ручьем, там был мосток из трех бревен. Орм сказал:
— Гляньте на это левое бревно. Оно гнилое и скользкое. Потом вгляделся в бревно и сказал:
— Оно сгнило еще прежде, чем я ушел отсюда, и отец мой, всякий раз проходя тут, говорил, что надо бы его заменить другим, покрепче. И до сих пор его не заменили, но оно не проломилось, хотя мне сдается, меня тут не было долго. Быть может, и старик мой тоже еще жив.
Чуть дальше на высоком дереве было аистиное гнездо, над гнездом стоял аист. Орм остановился и свистнул, и аист захлопал крыльями и защелкал клювом.
— Он узнал меня, — сказал Орм, — это тот же самый аист, и теперь мне кажется, мы с ним беседовали только вчера.
Потом они подошли к калитке в изгороди. Орм сказал:
— Закрывайте калитку как следует, потому что мать моя не любит, когда овцы убегут, а если она рассердится, то ужин будет плохой.
Залаяли собаки, и в дверях уже стояли домочадцы, когда они приближались к дому. Одна женщина, растолкав мужчин, вышла им навстречу. Это была Оса. Она была бледна, но казалась такой же крепкой, как прежде.
— Вот и я, — сказал Орм.
— Орм! — крикнула она, и голос ее дрогнул. Потом добавила: — Бог услышал меня, хотя и не скоро.
— Ему теперь многих приходится слушать, — ухмыльнулся Орм, — но вот что неожиданно, это то, что ты стала христианкой.
— Мне было одиноко, — ответила Оса, — но теперь все хорошо.
— А что, мужчины все уже отплыли? — спросил Орм.
— Их нет у меня, — сказала она. — Одд пропал через год после тебя, а Тосте умер три года назад, тою же зимой, когда был большой падеж скотины. Но я смогла жить, с тех пор как научилась истине Христовой, ибо я знала, что ты возвратишься за все мои молитвы.
— Тут есть о чем потолковать, но лучше бы сначала поесть. Это мои люди, но женщина чужестранка и не моя.
Оса сказала, что отныне Орм хозяин на хуторе, и все его друзья — ее друзья, и угощение было на славу, слезы стояли у нее в глазах, когда она внесла блюда, которые, как она знала, Орм любит больше всего. Им было что порассказать, так что хватило на много вечеров; ничего не было сказано лишь о том, как Токе добыл свою женщину, ибо Орм не хотел омрачать матери радость, едва воротясь домой. Осе Токе сразу понравился, и она лечила его разрубленную руку с большим тщанием, так что рана вскоре стала подживать, а с Мирах она была по-матерински нежна, хоть им и не удавалось особенно поговорить, и расхваливала ее красоту и черные волосы. Она жалела, что Орм и его люди не желают благодарить Бога вместе с ней за их счастливое возвращение, но она была слишком счастлива, чтобы ворчать по такому поводу, и сказала, что Орм и другие лучше поймут ее, когда сами достигнут зрелых годов.
