Франц Бенгтссон - Рыжий Орм
Утром в день отплытия флота, а с ним Орма и Токе, король Харальд в белом плаще и серебряном шлеме прошел по причалу к своему кораблю, и с ним большая свита, а впереди несли его знамя. Дойдя до места где стоял корабль Орма, он остановился и велел свите подождать его, и поднялся на борт один, желая сказать несколько слов Орму. f
— Эту честь я желаю оказать тебе, с тем чтобы наша дружба была всеми замечена и чтобы никто не подумал, что между нами есть худое, оттого что я не отдал покуда тебе мою дочь Ильву. Она сидит теперь, взаперти с женщинами и грызется с ними, ибо она такая, что ей может взбрести на ум примчаться к тебе на корабль, едва я покажу спину, И склонить тебя увезти ее, а это плохо бы кончилось и для нее, и для тебя. Теперь мы расстаемся на время, и у меня нет для тебя подарка, чтобы отдарить за колокол, но осенью, может статься, все обернется иначе.
Стояло погожее весеннее утро, с ясным небом и легким ветром, и король Харальд был в бодром настроении. Он оглядел корабль и отметил, что тот иноземной постройки; сведущий во всем, он разбирался в; обшивке и уключинах не хуже корабельного мастера и заметил немало вещей, достойных упоминания. В это время на борт поднялся Токе, сгибаясь под тяжестью большого сундука. Он изумился, увидев короля Харальда, поставив сундук на палубу, приветствовал его.
— С немалым ты пришел, — сказал король. — Что там у тебя?
— Там всякое барахло, что я раздобыл для своей старушки, для матери моей, если она еще жива, — ответил Токе. — Ведь будет справедливо привезти и для нее кое-что, когда не был дома столько, сколько я.
Король Харальд кивнул, найдя, что это хорошо, когда молодые люди заботятся о родителях; по отношению к себе самому, сказал он, подобное приходилось видеть редко.
— А вот теперь, — сказал он и уселся на сундук, — я чувствую жажду и хотел бы испить пива, прежде чем нам расстаться.
Сундук затрещал под тяжестью, и Токе обеспокоенно шагнул поближе, но сундук выдержал. Орм нацедил пива из анкерка и подал королю, и тот выпил за счастливую поездку. Потом отер пену с бороды, и сказал, что, удивительное дело, на море пиво всегда вкуснее, и потому он желает, чтобы кружку наполнили еще раз. Его желание выполнили, и он неспешно осушил ее, после чего снова кивнул на прощанье, сошел на причал и направился к большому конунгову драккару, куда теперь водрузили его знамя алого шелка с вышитыми двумя черными воронами с распростертыми крыльями.
Орм глянул на Токе:
— Отчего ты такой бледный?
— У меня своя печаль, как у всякого иного, — ответил Токе. — У тебя самого вид не слишком цветущий.
— Я знаю, от чего уезжаю, — сказал Орм, — но никакая мудрость не может знать, к чему вернусь, да и вернусь ли.
Все корабли вышли в море и тут разошлись в разные стороны. Король Харальд со своим флотом двинулся к югу между островов, корабль же Орма пошел на веслах вдоль берега, чтобы обойти Зеландию с севера. Королевским кораблям помогал попутный ветер, и вскоре они были уже далеко. Токе стоял, глядя им вслед, покуда паруса не сделались маленькими; тогда он сказал:
Грузно гузномвзгромоздилсяна сундуквладыка данов.Сметь ли верить,что не смялсяузел мойпод Синезубым?
И подойдя к сундуку, открыл его и вытащил оттуда свой узел, и это была та мавританка. Она казалась измученной и несчастной, ибо в сундуке было тесно и душно, а она там провела немалое время. Когда Токе посадил ее, она упала от слабости и лежала, задыхаясь и дрожа, чуть живая, покуда он снова не помог ей. Она заплакала и оглянулась.
— Больше тебе нечего бояться, — сказал Токе. — Он теперь далеко. Она сидела бледная, не сводя широко раскрытых глаз с корабля и людей, ничего не говоря; а гребцы на веслах тоже глядели на нее во все глаза и спрашивали друг друга, что все это могло значить. Но бледнее всех был Орм, уставившийся на нее так, словно его постигло большое горе.
Шкипер Оке стоял в задумчивости, теребя бороду.
— Ты ничего не говорил, когда мы заключали сделку, — сказал Оке, — что с нами отправится женщина. И по крайней мере скажи мне, кто она и почему попала на борт в сундуке.
— Пусть это тебя не касается, — отвечал Орм мрачно. — Занимайся кораблем, а мы займемся своими делами.
— Тот, кто не хочет отвечать, может таить опасные вещи, — заметил Оке. — Я чужой в Йеллинге и мало что знаю о тамошних делах, но тут всякому ясно, что дело неладно, и мне оттого может быть, урон. У кого она украдена?
Орм сидел на бухте каната, обхватив руками колени и спиной к Оке; он отвечал ровным голосом, не поворачивая головы:
— Вот тебе две вещи на выбор. Либо ты замолчишь, либо я тебя брошу в море вниз головой. Выбирай, что тебе больше нравится, немедля, потому что ты тявкаешь, как собака, и мешаешь мне.
Оке отвернулся, что-то пробормотал и сплюнул за борт; и видно было, когда он стоял у кормила, что он полон мрачных мыслей и дурном настроении. Но Орм продолжал сидеть как сидел, глядя прямо перед собой и погруженный в свои думы.
Когда женщина Токе немного оправилась от слабости и подкрепилась, с ней тут же приключилась морская болезнь, и она со стоном перегнулась через планшир, не слушая слов утешения, с которыми обращался к ней Токе. Наконец он оставил ее в покое, привязав веревкой к борту, и сел рядом с Ормом.
— Теперь худшее позади, — сказал он. — Но конечно, это и страшно, и хлопотно — добывать себе женщину таким образом. Немногие бы на такое отважились, но быть может, моя удача больше, чем у иных.
— Больше, чем у меня, тут я согласен, — ответил Орм.
— Это еще неизвестно, ибо твоя удача всегда была велика, и получить дочь конунга — это больше, чем то, что получил я. И ты не должен огорчаться, что не смог сделать так, как я, ибо это слишком сложно, когда девушку так стерегут.
Орм рассмеялся сквозь зубы. Он сидел молча, а потом приказал Раппу сменить у кормила Оке, чтобы тот не слишком прислушивался.
— Я надеялся, — сказал он после этого Токе, — что дружба между нами прочнее, после того, как мы столько пережили вместе, но верно говорят старики, что не вдруг узнаешь человека, и в этой безумной затее, которую ты нынче осуществил, ты поступил так, будто меня нет вовсе, или я не стою того, чтобы со мной считались.
— Есть в тебе одна вещь, которая совсем не в лицу хёвдингу, — ответил Токе, — и вещь эта обидчивость. Многие похвалили бы меня за то, что я собственноручно похитил женщину, никого этим не обременяя, а ты, видишь ли, решил, что тебе выказали неуважение, оттого что не рассказали все с самого начала. Лучшей дружбой назвал бы я такую, когда на подобное не злятся.
Орм уставился на него, белый от ярости:
