Ян Рыбак - Hollywood на Хане
Я верчу в руках запотевшую жестянку. Им обоим столько же лет, сколько мне одному. Лёлик и Болик… Они хотят убить меня сегодня. Смерть от Бакарди — это красиво, но пошло — от «Ред Була»… «И принял он смерть от быка своего…»
Я не торопясь выцедил свой Бакарди, помедлил, давая ему шанс уйти от погони, и пустил ему вослед энергетический бычий напиток.
Покорные фонари, склонившиеся, как «чего изволите», тоскующие за оградой криворогие чинары, черноглазые гарсоны с безъязыкими циферблатами тарелок в вытянутых руках, узкие безголосые выплески танцовщиц, — всё колыхнулось и поплыло в Римановых кривых зеркалах, стол похабно выгнулся, забелели рыбьи пузыри лиц, предметы сделались насмешливы и недосягаемы… Для чего всё это хорошо?.. Я умер… Успешно умер. Вот именно — Я УСПЕШНО УМЕР!..
Губы пережили кессонный зуд и ороговели, как черепаший клюв — они СКЛЕСТНУЛИСЬ!.. Вот и всё — вот и накаркали мне кромешный свет, вот и нагадали…
— Лёшик, я готов… Я УСПЕШНО УМЕР… Не смейся — это всё площадный тансинг!.. Они все ОГОЛТЕЛИ!.. — я царственным жестом обвёл танцующих, — ты видишь мой клюв?.. Нет?.. Тогда я иду танцевать!..
Я помню себя в пунктирных вспышках стробоскопа: ланцетных, фиолетовых, хирургических. Каждая вспышка выхватывала из мрака и впрыскивала в мозг контрастный черно-белый дагерротип: несколько тел, замерших в позах экстаза, выпавших на черный лак ночи конденсатами вскрика. Атомная пляска Нагасаки, лучевые контуры, электрические нити причесок, всплески рук… Пляшущие ошколки… Вот оно: ПЛЯШУЩИЕ ОШКОЛКИ!
Следующее, что я помню: спутанный клубок полуночных аллей, лабиринты шорохов, грузные городовые ели, проседь фонарей в густой шевелюре ночи, быстрые тени с проблесковыми маячками сигарет, чуть истеричные от предвкушения смешки, грибная россыпь окурков у пенька урны, и над всем этим — черная заводь неба и большая ироническая рыба-луна невозмутимо рассекающая серебристую ряску облаков.
Гоша покинул нас: произнёс что-то непоправимо трезвое и растаял, а у нас с Лёшей прорвало плотины души, и клокочущий словесный поток смахнул, смыл в кювет все узкогрудые барьеры, нагромождённые здравомыслием и скупым, остистым воспитанием.
— Я напишу ЕЙ!.. Ты видел её?.. Скажи, что ты о ней думаешь, я должен написать ей?!..
— Она, как мятный леденец…, как острая мята — я понимаю тебя… она — замечательная!.. Но не преувеличивай значение писем, — не увлекайся ПИСЬМЕНАМИ!.. Мы все испорчены романтическими штампами — испорчены напрочь!.. — позапрошлые веки… А мы живём ТУТ, дружище… Мы живём в УДРУЧИТЕЛЬНОЙ реальности!.. Ты ей понравился?.. Вы говорили с ней?.. Ты дал ей понять?..
— Как я могу знать?! Мне кажется…
— Тебе «кажется»?.. Ты не можешь не знать!.. Если ты нравишься женщине, если только ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ей нравишься, ты не можешь этого не заметить… Человек не в силах скрывать своих симпатий, а глаз увлечённого отточен и снаряжен микроскопом… Ты можешь увидеть то, чего нет, можешь принять чужое за своё, но ты не можешь проглядеть то, что действительно твоё…, ты не в состоянии — ты не…
— Ты скептик!.. Ты плоский, неисправимый скептик!.. Я напишу ей письмо!.. Я напишу ей… Я…
— Что ты знаешь об этом?! Ты и представить себе не можешь, как это бывает… — это, как обнимать туман или присваивать звёзды, — как пытаться разбить голову об шелковую шаль… Я писал ей такие письма…
— Но ты же не пошел до конца — я уверен, что не пошел!.. Ты не переступил грань сумасшествия — не сделался СУМАСБРОДОМ! Есть такой барьер, — его нужно проломить: пробить лбом, пройти сквозь… и тогда всё получается!.. Ты понимаешь меня?.. Только так всё и получается! Это — как с горой, как с войной, как со всем… Ты меня понимаешь?!
— Да, я понимаю тебя, — должна быть вера… Но… это равнодушие, этот взгляд сквозь… Эта невозможность сфокусировать на себе её взгляд… — против этого нет лекарства, и нет оружия… Ты есть — хорошо, тебя нет — хорошо… А, может быть, и ещё лучше… Вот это — самое страшное: если без тебя ещё лучше… От одной этой мысли у меня внутри всё умирало, и ноги подкашивались… Это то, что лишало меня воли. Я был горд, — горд непозволительным образом… Да и сам ведь посуди: ну не хотят с тобой дело иметь, так как же можно — ужом, что ли?.. Не мытьем, так катаньем?.. Никогда не понимал, как можно ЭТОГО «добиваться»…
— Ты не верил…
— В том-то и дело, что поверил… На один короткий миг, но полностью и безоглядно.
— И что?..
— И ничего… Всё кончилось одним таким гробовым утром: вдруг в мозгу что-то щёлкает, становится на место какая-то линза, и ты видишь вещи такими, какие они есть на самом деле. Такими утрами умереть кажется непозволительной роскошью… знаешь… когда весь мир… как перевёрнутое ведро… гулко и пусто. И глупо всё. И немного стыдно.
— Стыдно?..
— Стыдиться тут нечего… Да. Но это же от нас не зависит… Стыд, я имею в виду. И, вообще, это всё — как пытаться открыть консервную банку голубиным пёрышком… Не те средства, понимаешь — всё это неверные средства… То есть, сразу — все ошибки, какие только могут быть, но как тут убережёшься?.. Это же не шахматная партия, это же харакири…
— Есть средства. Есть люди, которые умеют.
— Умеют, конечно… Но эти умения — от природы, то есть, я не хочу сказать, что этому нельзя научиться, но это же всё не то… ТАК мне это не нужно — к чему мне это ТАК?!.. Это, как в восточных руконогих махаловах: побеждают холодная голова и скорый глазомер, а не страсть и натиск. Ты должен быть кристально холоден, сдержанно ловок, расчетлив, как электронный калькулятор. Это игра, это большая гибельная игра, и в ней нет места всяким тонкокожим страстотерпцам… А главное — какое всё это имеет отношение к любви?.. А, впрочем, — всё не так… Всё совсем, в самой основе своей не так… Забудь, не слушай меня… Делай то, что считаешь нужным…
Всё бессмысленно. Мы бесповоротно трезвеем.
Посттравматическое послесловие
Мной гордятся!.. Вот так новость…В этом мире, чёрством, грубом,Я давно покинул полостьПо фаллопиевым трубам.
Жизнь — заплата на заплатке:От зарплаты до зарплаты —Аты-баты шли солдаты…То ли дело было — в матке:
Не заботясь о проценте— малахольном миллионе —Телепаешься в плаценте,В тёплом булькаешь бульоне…
Но пришёл период кладки:Черепом похож на грушу,Грубо выдавлен наружу —Были схватки — взятки-гладки…
Люд озлобленный, голодный,Не свободный и не равный,Как с горбом гуляет с травмой —С первородной, с мама-родной…
Всё зависит от натуры:Третье око или шоры…Кто-то курит, кто-то — «сдуру»,Кто-то — к гуру, кто-то — в горы…
Я вот — в горы, с ледорубом,С «если друг»-ом, с «лейся песней»,Твёрдым шагом, крупом к трупам,Чем страшней — тем интересней!..
Пуповиною — верёвка,Есть ответы на вопросы…(Глупый пингвин прячет ловкоТело тощее в утёсы…).
Не мизинцем был я зачат —Я особенная особь!..Мной гордятся… Это значитЯ сумел продать свой способ…
Я, конечно же, смеюсь, но смех мой горек. Мы все — я имею в виду альпинистов и прочих любителей рискованных развлечений, — любим посетовать на приземлённость окружающих нас людей, на отсутствие с их стороны якобы необходимого нам «понимания», но вот, что я вам сейчас расскажу:
