Евгений Габуния - На исходе ночи
— Да два всего, — смущенно пояснил Пысларь. — Один — который на мне, а другой по праздникам одеваю.
— А в чем вы были 16 августа?
Пысларь молчал долго, потом растерянно ответил:
— Не припоминаю.
— Не кажется ли вам странным, гражданин Пысларь, — сказал Будников, — такое: вы помните фамилии жильцов, номера домов и квартир, в которых работали в тот понедельник, вы даже помните, что пили в магазине именно минеральную воду, в чем я очень сомневаюсь, это после отпускных-то! А кого встретили из знакомых по дороге — не помните, во что были одеты — тоже не помните. Чем объяснить такую забывчивость?
— Говорю — не помню, значит не помню. — В голосе слесаря можно было уловить раздражение. — А почему — не знаю. Память, видно, ослабла.
— Вы знакомы с Карлом Зоммером? — продолжал допрос Кауш.
— Знаком, конечно, мы ведь соседи, на работу вместе ездим.
— А дочку его, Розу, знаете?
— В лицо, верно, знаю… знал, а так нет.
— Выражайтесь яснее, Пысларь! — взорвался подполковник. — Вас спрашивают, знали вы Розу Зоммер или не знали. Да или нет?
Пысларь испуганно поднял свои неестественно блестящие глаза на Будникова.
— Розу не знал, их много, детей этих, по улице бегает.
— Ну хорошо, — вмешался Кауш, — оставим пока это. А сейчас, Виктор Матвеевич, мы пойдем к вам в гости. Не возражаете?
— В гости? — удивился Пысларь. — Я вас вроде не приглашал.
— А мы так, без приглашения. Обыск у вас делать, Виктор Матвеевич.
Пысларь снова задумался, что-то припоминая, и наконец с усмешкой промолвил:
— А этот самый, как его… ордер у вас есть?
— Ордера у нас нет, Виктор Матвеевич, а вот постановление прокурора о производстве обыска имеется. Вот оно, ознакомьтесь. Ордера же были давно, когда вы в МТС работали. Отстаете от жизни, гражданин.
Гудым с удивлением увидел, что все трое вышли из здания сельсовета, однако ничего спросить не решился. Пысларь шел немного впереди, как бы показывая дорогу, или, возможно, потому, что считал себя уже арестованным.
Свернув на Лиманную, они прошли вдоль каменного забора, миновали пролом и метров через сто, там, где стена обрывалась, Пысларь остановился возле небольшого дома. Недавний ремонт лишь слегка скрашивал его убогий, запущенный вид; во дворе в беспорядке валялись заготовленные на зиму дрова, пустые банки из-под краски, доски и бог знает что еще.
— Не успели после ремонта прибрать, — почему-то счел нужным пояснить хозяин.
Ему никто не ответил, и все молча вошли в дом. Комнаты как бы являлись продолжением двора: здесь тоже был беспорядок.
— Принимай гостей, мать, — угрюмо обратился к жене Пысларь. Худая, преждевременно постаревшая женщина, чем-то очень похожая на своего мужа, растерянно посмотрела на него, перевела взгляд на незнакомых людей и послушно ответила:
— Я сейчас…
— Не трудитесь, не надо, — остановил ее Алексей Христофорович. — Мы совсем по другому делу.
Хозяева дома и понятые, которых попросили присутствовать при обыске, молча наблюдали, как подполковник перебирает старые бумаги на допотопной этажерке, роется в шкафах, поднимает слежавшиеся матрацы… Аурел не мог не отметить, что эту неприятную работу Будников делает высокопрофессионально и без брезгливости.
Обыск уже подходил к концу, когда подполковник, приподняв потрескавшуюся клеенку на кухонном столе, обнаружил акт сельсовета о техническом состоянии дома и копию чека на покупку лесоматериалов. Затем он открыл дверцу кухонного шкафчика, пошарил рукой и извлек довольно большой кусок ткани. Кауш и Будников, всмотревшись, увидели знакомый красно-голубой восточный узор, причудливо вьющийся по белому полю.
— Откуда это у вас? — спросил Кауш.
Ответила жена:
— Перед самой войной, когда Евдокия, старшая наша, родилась, начали готовить ей приданое. Тогда и купили. А как замуж вышла — подарили. Не весь кусок, он большой был. Она занавески сшила, на окна повесила, а когда подвыцвели да изорвались — на тряпки пустила. А я из того остатка занавеску сделала на плиту, но и она прохудилась. Стала на тряпки рвать, в хозяйстве все пригодится.
— Так чьи это тряпки, ваши или дочери?
— Да Евдокия вроде приносила как-то, сказывала, чтобы я постирала.
Провожаемые настороженными взглядами хозяев, Кауш и Будников вышли на улицу.
Дочь Пысларей Евдокия, по мужу Цуркан, жила на той же Лиманной. При обыске в ее доме не обнаружили никакой ткани, хотя бы отдаленно напоминающей изъятую у Пысларя.
В 18.00 В СЕЛЬСОВЕТЕ
Кауш и Будников медленно, устало брели по пустынным в этот послеобеденный час сельским улицам. Им встретилась лишь стайка мальчишек, спешащих по каким-то своим важным делам. Будников обернулся, посмотрел им вслед и задумчиво сказал:
— Вот кому хорошо, Аурел Филиппович. Никаких тебе забот, догуливают каникулы. Торопятся, сорванцы.
Он замолчал, задумался. Быть может, пришло на память голодное босоногое детство в деревеньке на Брянщине, без школы, без каникул; замученный фашистами отец… Кто знает, о чем думал этот устало шагающий немолодой человек.
Молча дошли до сельсовета. Здесь, как и утром, толпились люди, обсуждая сельские новости. При появлении Кауша и Будникова разговоры стихли, небольшая толпа расступилась, пропустила их. В селах новости разносятся быстро, и, кто именно были эти двое, здесь уже знали.
В «штаб-квартире» было прохладно. Кауш присел на стул, вытащил пачку «Дойны» и с удовольствием затянулся.
— Сейчас бы часок соснуть, Алексей Христофорович… — мечтательно протянул он. — Как вы считаете?
— Отличная мысль, но придется повременить.
Кауш лишь вздохнул.
— Как вам понравился Пысларь?
— Как говорят в Одессе — чтобы да, так нет, — в тон ему ответил подполковник. — Пренеприятный субъект.
— Да уж, приятного мало, — согласился Кауш. — Только жалкий он какой-то, этот слесарь…
Будников не дал ему закончить:
— Жалкий? А девчонку разве не жалко?
— Так ведь ничего еще не доказано, Алексей Христофорович.
В комнату вошли Поята и Сидоренко, пропыленные, с покрасневшими от солнца лицами. Было видно, что они даром времени не теряли.
— Намаялись мы со Степаном, сил никаких больше нет. Все село обошли…
— Давайте по порядку, — остановил их Кауш, — так будет вернее.
На долю Сидоренко и Пояты выпал трудный день, заполненный черновой работой, из какой и складываются будни оперативников. Шаг за шагом обходили они дома, опрашивали десятки людей. Захар Хельмицкий, о котором так нехорошо отзывалась старая Амалия, оказался веселым добродушным человеком, вовсе не похожим на злодея. Однако оперативники понимали, что внешнее впечатление еще ни о чем не говорит. Главное — у Хельмицкого было полное алиби: он только вчера приехал, ездил в гости к родственникам в Белоруссию.
