Андрей Коробейщиков - ИТУ-ТАЙ
– Слушаю.
Четкий голос дежурного зазвучал в трубке раздражающе громко:
– Товарищ подполковник, к вам посетитель.
-Посетитель? – удивленно переспросил Эксперт, машинально по-смотрев на часы.
– Да. Гражданин Лагутин. Утверждает, что вы его ждете. Николаев поморщился:
– Завтра, в рабочее время, по предварительной записи, с сообще-нием о цели визита.
– Он утверждает, что дело срочное и не терпящее отлагательств. Утверждает, что располагает важной информацией по трем убий-ствам, произошедшим в последний месяц.
Николаев закрыл глаза и, помассировав пальцами виски, устало проговорил:
– Пусть напишет заявление, у дежурного…
– Он говорит, что ему необходимо переговорить именно с вами. Его направили от следователя Гургенидзе из Двойки. Он говорит, что это очень важная информация по последним необыкновенным убийствам.
– Что?! – Николаев, до которого, наконец, дошел смысл происходя-щего, даже привстал от возбуждения, чувствуя, как по телу пробе-жал озноб, и нервно задрожали руки.
– Пропустить немедленно! Выпиши ему пропуск и пошли ко мне в кабинет с сопровождающим. Я жду!
Трубка легла на рычаг. Подполковник нервно расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Сердце опять забилось тревожным ритмом, по-сылая в кровь избыточные порции адреналина. "Вот оно!!! Вот…".
Опытный муровский следователь почувствовал, как в его вообра-жении абстрактное лицо, именуемое условно Удачей, начало кри-вить губы, очевидно, расплываясь в долгожданной дружеской улыб-ке. А может быть, это была гримаса разочарования или усмешки. В дверь постучали…
4. "ТЕНГРИ АНЫ ПАСТИТ"(Главы-ретроспекции, 1992 г ., Новосибирск)
– Что это? – Максим покосился на маленький шприц в руках Чадоева, наполненный янтарно-желтой жидкостью. Директор Центра усмехнулся:
– Боишься?
– Да нет, не боюсь, хотя вы почему-то постоянно хотите меня папу гать. Это так, разумная осторожность, просто хотелось бы знать, на какую дрянь меня сажают.
Максим лежал на мягкой кушетке, увешанный десятком датчи-ков, составляющих единую, сложную конструкцию, напоминающую паутину, в центре которой замерла обездвиженная жертва.
Араскан попросил его максимально расслабиться, но то обстоятельство, что алтаец накрепко примотал Коврова к кушетке специ-альными фиксирующими ремнями, совершенно не способствовало расслаблению.
– Это для того, чтобы погасить инерцию непроизвольных телодви-жений, – пояснил Чадоев, но Коврова это объяснение не устроило. Во-первых, сразу возникал вопрос о природе этих движений, во-вторых, о причинах, их вызывающих. Что это за движения, от кото-рых пеленают, словно приговоренного на электрическом стуле?
Араскан, будто прочитав в его душе эти настороженные мысли, сел рядом с кушеткой на изящный пластиковый стул и, похлопав Коврова по плечу, проникновенно сказал:
– Максим, я знаю, что ты мне не доверяешь… в силу определенных обстоятельств, но можешь мне поверить, что я искренне не хочу, и не буду делать тебе больно. У меня здесь не вивисекционный зал и не зубоврачебный кабинет. Но для того чтобы снять с тела корректные и точные показания, ты должен выполнять все мои требования. Это в твоих же интересах. Здесь не место детским страхам и опасениям. Если ты хочешь избавиться от тех кошмаров, которые отравляют тебе жизнь, изволь слушаться меня во всем. Это, – он показал на стойку, стоящую возле кушетки, и заполненную сложной аппаратурой, со-единенной с лежащим Ковровым множеством проводов, – высоко-точная спецтехника. Она способна фиксировать малейшие измене-ния в твоем организме. Поэтому и не следует отвлекать ее и путать лишними импульсами. Вот в чем причина твоей неподвижности. Это, – он показал на шприц, – вытяжки из трав. Сложный комплекс биостимуляторов. Он поможет тебе сосредоточиться, отбросить все ненужное и сконцентрироваться на самом важном. Он абсолютно безвреден, поверь мне…
Тонкая игла, преодолевая сопротивление кожи, медленно входит в вену. Пластиковый поршень выдавливает янтарную жидкость, впрыскивая се в кровь. Чадоев погасил свет в комнате и закрыл жа-люзи на окнах. Стало совершенно темно, только огоньки светодиодов и подсветка верньеров и индикаторов замерцала в темноте раз-ноцветными точками.
– Закрой глаза, – голос тихий, словно убаюкивающий. – Закрой. Закрой…
Максим закрывает глаза, чувствуя приятный холод внутри тела. Он открывает их через какое то время вновь, но на этот раз не видит даже мигания лампочек: то ли Араскан выключил аппаратуру, то ли…
– Закрой их, закрой, и иди… Двигайся вперед, на ощупь, в темноту, – голос Чадоева заполнил все пространство вокруг, и нужно было просто делать то, что он говорил, чтобы не затеряться в этой беско-нечной черноте, не потерять этот единственный ориентир – голос во тьме:
– Иди. Иди. Расслабься. Отпусти себя. Стань легким, невесомым. Ты легче воздуха, чувствуешь? Ты можешь лететь. Лети!
Максим почувствовал, как тело оторвалось от кушетки, преодоле-вая фиксирующую силу ремней и, повиснув в воздухе, полетело впе-ред и вверх, будто пузырь, наполненный газом.
– Тьма держит тебя. Она не позволит тебе упасть. Слейся с ней. Стань с ней единым целым. Растворись…
Легкость в теле сменилась новым ощущением, как будто каждая клеточка организма стала отделяться от единого целого, вливаясь в бесконечный океан безводной черноты. Максим почувствовал, что теряет себя, свое Я, но это ощущение не испугало его, наоборот, была бездна удовольствия в этом обезличивании. Наверное, именно так буддисты погружаются в Нирвану – наслаждение безмятежностью, покоем и тишиной.
Но удовольствие продолжалось недолго. Где-то вдалеке брызнул болезненной вспышкой яркий свет, будто росчерк стремительной молнии. Тьма съежилась и потеряла объем. Еще один ослепитель-ный взрыв на горизонте. Тишина завибрировала, сразу утратив свою привлекательность. Все микрочастицы Я вновь соединялись в еди-ное целое, повинуясь некоей невидимой силе, притягивающей их из пространства и склеивающей в один осмысленный конгломерат. Вспышки вдруг засверкали так часто, что слились в сплошное белое свечение, напоминающее восход солнца. Этот восход больно обжигал новорожденное тело, забившееся в поисках спасительной тени. Но жаркие палящие лучи схватили человека в свои объятия и со всего размаха швырнули с высоты вниз, куда-то на шумную грешную землю…
За прозрачным пологом занавесок, прикрывающих вход в спальню, какое то оживление. Максим, затаив дыхание, лежит в темноте, накрывшись почти с головой теплым одеялом. Сквозь занавески смутно угадываются силуэты людей в комнате. Странное освеще-ние, рассеянное и колыхающееся, словно там зажгли свечи. Точно, свечи – запах парафина. Но зачем? Кто это пришел? Шум голосов. В квартире кто-то посторонний, но не чужой, Максим это чувствует. Он, наверное, слишком долго спал и пропустил появление гостей. Но кто это может быть? Эти сны совершенно измотали его. Сны и температура. Мерзкое сочетание, особенно для восьмилетнего маль-чика. За окном падает снег. Скоро Новый год, уже через два дня. Все пацаны, наверное, катаются сейчас с огромных снежных гор на го-родской площади, роют пещеры в двухметровых сугробах около Дома книги, ходят на новогодние представления во Дворец спорта и ТЮЗ. А он… Закон подлости – болезнь пришла в самый разгар любимого праздника и теперь приходится валяться в постели, наедине со сво-ими невероятными снами. Даже если температура спадет, все равно его еще неделю не выпустят на улицу, хотя это и не ангина. Обидно. Ощущение праздника дают лишь слабый запах хвои от елки, по-ставленной в зале, и терпкий аромат мандаринов, положенных в вазочку на пианино. Тихие голоса. Отец и еще чей-то незнакомый мужской голос. Кто это? Дядя Женя? Отец чем-то обеспокоен. Вот мама говорит что-то тихо, еле слышно. Еще чей-то голос – женский.
